[indent] — Так красиво… и грустно… — только и выдохнул тихо Ренджи, не в силах сдерживать окутавший восторг.
[indent] Грустно оттого, что встретились два воина совсем не в то время и не в том месте. Но, быть может, если бы не эта встреча, то не суждено было бы ей свершиться и вовсе. Однако, нет-нет, но в голову проникали скромные мысли, а что если бы они сейчас сидели у ночного костра где-то в горах после долгого пути, который у каждого был свой, тернистый и явно извилистый, несмотря на должную прямоту. Просто встретились бы случайно на этаком незримом перекрёстке двух миров — кто-то из них заприметил бы огонь издали и попросил разрешения присоединиться. Сколько ещё они могли бы поведать друг другу и как бы могла обернуться их судьба, будь всё иначе?
[indent] Ренджи едва заметно улыбался — и было в этой улыбке столько искренности и тепла, а во взгляде мечтательной грусти, что усомниться в их природе у случайного свидетеля не было бы никакого права. Сам же музыкант уже всё понял — с каждым тихим размеренным словом заморской речи, в которой сквозил жесткий, но довольно завораживающий акцент, заворачивающий тебя будто в пушистое снежно-ледяное одеяло, Ренджи утопал всё глубже и глубже в своём желании побыть рядом с этим человеком ещё немного. Но в тоже время сжимающееся от ранее неведомой тоски сердце просило поскорее закончить банную процедуру и уйти — больше не просить новых историй и сказаний, что околдовывали своим содержанием; не слышать этот голос и тихие дробные стоны от удовольствия расслабляющегося тела; не смотреть на эти руны и узоры и не касаться их.
[indent] — Как бы мне хотелось слушать вас вечно. — Певучий тихий голос вдруг стал ещё более мягким и успокаивающим, но сквозило от него некой обреченностью и невозможностью осуществления подобного желания. Однако, и в мечтах есть своя особая красота, наполняющая той самой живостью, что нужна всем для полноценного счастья — или хотя бы того, что можно было посчитать за него — особенно, воину. — И подарить что-то кроме боли и пустоты…
[indent] «Как это сделали для меня вы.»
[indent] Ковш с водой опустился на табурет, а пальцы коснулись повязок, проверяя их крепкое положение на прежнем месте.
[indent] — У вас столь интересная история рода. — Она не может не восхищать, и Ренджи чуть было не проговаривается, что его отец тоже великий воин из рода потомственных самураев, но тихая плавная речь вовремя останавливается — он вспоминает, что представился сыном врача. Зато Ренджи мог немного приоткрыть завесу тайны о своей матери, чтобы поведать Токи-сану хоть что-то о себе правдивого. Необходимость врать во имя долга до сих пор, даже спустя столько лет, делала ему больно. Но таковы были противоречия его нынешнего пути, по которому уже следовала его матушка и благодаря которому он всё ещё был полезен клану и мог достичь своей цели, как самурай — служить во благо клана.
[indent] — Я бы хотел увидеть просторы, величием которых любовались ваши предки и воздухом которых дышали. Столько невероятных легенд и устоев… есть в этом особая романтика и красота. — Пальцы почти невесомо и очень медленно прошлись по кромке повязок, едва касаясь мышц груди, где выглядывала рунная история самого Токи-сана. — Моя мать родом из скрытой горной деревни шиноби и была куноичи. Это женщины-ниндзя. Может, вы слышали что-то об этих воинах, что скрываются во тьме? Их всегда не жаловали, особенно те деревни, которые обладали особыми боевыми навыками. Но всегда и во все времена феодалы прибегали к услугам шиноби. Благодаря некоторым умениям, которые мне пришлось освоить после потери зрения в ее родной деревне, я все ещё могу ориентироваться в пространстве, но много лучше в темноте, чем при солнце. — Ведает он, не торопясь реагировать на вопрос про юнгу. Но на душе стало чуть спокойнее и теплее. Быть может, это облегчение и даже надежда на что-то? Но смеет ли воин вообще надеяться?
[indent] — На мгновение подумалось, что вы любовники. Я бы мог позвать его сюда. — Переводя внезапно тему назад и тут же, — я закончил на данном этапе, дальше вам стоит продолжить самому или уже с помощью юнги. Я буду ждать за дверью, чтобы сделать итоговую обработку и перевязку. — Ренджи плавно в два шага отошел от бадьи, склоняясь в вежливом поклоне и стараясь не смотреть в лицо Токи-сана.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Тоскливые ноты все сильнее просачиваются в их спокойные и отчасти суровые голоса, принадлежащие в первую очередь воинам, а уж только потом мужчинам, желающим заполнить свои душу и сердце чем-то особенно тёплым, но вряд ли возможным. С первого взгляда. Ведь один думает, что покинет страну навсегда, другой собирается этому помешать.
[indent] Бесшумно подходя к двери, Ренджи оборачивается, чтобы запомнить это непоколебимое уютное мгновение: полюбоваться расписным силуэтом эйнхерия, застывшего в лёгкой суете в ванне — его собранными в пучок волосами и оголенной просвечивающей на фоне общих пятен светлой шеи и плеч, чуть ставших тёплого желтого цвета из света фонарей.
[indent] «Дождитесь меня, Токи-сан. Так же, как и я буду ждать вас.» — Отворачивается и выходит, захватывая с собой сямисэн. 
[indent] Тихая деревянная ставня мягко и убаюкивающе шуршит в одну сторону, а после обратно, пока уютно не хлопает, вернувшись на своё место до конца. Ренджи ещё более бесшумно подходит к балкону у своей комнаты и специальным тихим звуком стучит по небольшой выемке в несущем брусе — из тени появляется служанка, дежурящая в этой части дома. Он что-то шепчет ей на ухо, а после призраком исчезает, направляясь к лестнице на первый этаж, будто его здесь и не было вовсе никогда, а сам он лишь чья-то больная иллюзия. На свою комнату он не взглянет, проходя мимо, несмотря на то, что пробудившая чувственная часть его так и хочет это сделать дабы, возможно, в последний раз увидеть на фоне ставней из рисовой бумаги тень отдыхающего там мужчины.
[indent] На всем своём пути он слышит заморскую речь, девичье хихиканье или стоны — услаждающие слух и распаляющие желания звуки. Но нет среди них ни одного, который мог бы распалить слепого музыканта или гордого самурая, ступившего на путь воина, прячущегося во тьме.
[indent] В голове всё ещё крутится эпитет, коим отозвался Токи-сан после того, как Ренджи поделился с ним столь личной и запретной информацией о матери. Он никак не может понять, как реагировать и что именно вложил в это слово мужчина. Тот же смысл, который вкладывал сам Ренджи, когда говорил о самом мужчине, или же это лишь простая вежливость, скрывающая скуку — подумаешь, сокрытая в горах деревня неких презренных наёмных убийц, когда в твоём роду такие легендарные непокоренные воин из двух таких удивительных стран. Иностранцы часто употребляли это слово в отношении культуры Японии и всей страны в целом, окрашивая разными оттенками от искреннего удивления и восхищения до банального притворства, которому порой могли бы позавидовать его соотечественники. Поэтому, может, и не стоит так зацикливаться на нем и пытаться найти истинный смысл и что-то хорошее или же наоборот. Но отчего-то мнение Токи-сана теперь слишком важно для него. Не может Ренджи забыть и признание о том, что его компания оказалась ценна для этого удивительного человека. И оно согревает изнутри — хочется верить, что это, действительно, правда. Кажется, Ренджи несколько запутался, и теперь, когда он покинул ту комнату с ее завораживающей и  уносящей в чужие неведомые, но чарующие дали и легенды, атмосферой, голову отрезвлял более холодный воздух темного проветриваемого балконом коридора, неумолимо возвращая назад к хладнокровному следованию своего долга.
[indent] В комнате Ито-сана уже ждал Огури-сан, его личный телохранитель, боевой товарищ и друг, которого Ренджи знал с самого детства — отличный и верный самурай их клана, бывший старше Куросавы на пять лет. Он тут же подскочил, стоило Ренджи зайти, и уважительно коротко поклонился.
[indent] — Верный пёс. — Едва слышно и с нескрываемым сарказмом ухмыльнулся Ито, но чувствительный слух Ренджи это всё равно услышал. И Куросаве это не понравилось, но реагировать он не стал, дабы не распалять между своими подчиненными лишних склок, иначе придётся Ито-сана хорошенько наказать, а он всё ещё нужен здесь. Да и лишний шум привлечёт ненужное внимание. Сейчас нужно действовать максимально незаметно.
[indent] — Ито! Не смотри! — Рявкнул на привратника Огури, когда Ренджи начал переодеваться. Опять этот извращенец, похоже, неприкрыто пялится. Надо его точно проучить — с приближающейся свадьбой этот человек совсем начал чувствовать себя свободным и не по статусу.
[indent] — Конечно-конечно! — Елейно пропел Ито-сан, и отвернувшись, снова ухмыльнулся, что опять же донеслось до чутких ушей слепца. — Ничего-ничего, скоро вы оба будете мне подчиняться.
[indent] Ренджи быстро скинул потрёпанное кимоно музыканта и затертые пыльные повязки с предплечий и принялся облачаться в дорогое темно-синее кимоно и чёрные хакама, дополняя всеми необходимыми деталями одежды, как то нижняя белая рубашка, носки и пояс с застежкой. Запазуху скрыто отправились два кайкена — потрёпанный и торжественный — да иглы-ножи, к бедру лег уже дорогой футляр с кисэру и табаком, а сам пояс остался без мечей — с некоторых пор они были запрещены. Он быстро перевязал заново волосы, а Огури помог с перевязкой рук чистыми лоскутами, дабы шрамы не бросались в глаза из-под коротких рукавов. Последним штрихом был накинут чёрный формальный хаори, на котором красовались белые символы клана Ямадзаки — вражеский клан, который поддерживал вооруженную политику американцев, давящих на императора. Но несмотря на их курс на Запад, многие представители Ямадзаки всё ещё носили традиционную одежду и причёски, поэтому оказаться узнанным шансы сводились к двадцати процентам вместо восьмидесяти. Куросава-доно молча кивнул Огури-доно, и они отправились к чёрному ходу, что имелся в этих покоях.
[indent] Оказавшись же на узком заднем дворе, самураи быстро вышли в ещё более узкий проулок, пока не свернули за соседний дом и не отправились незаметными тенями вдоль борделей, чтобы выйти на главную улицу квартала красных фонарей недалеко от врат. На улице уже темнело, а потому их никто не заметил раньше положенного времени. Уже на виду, под бесконечным светом этих самых фонарей они прошлись немного, весело и непринуждённо беседуя, как два старинных друга, отдохнувших в борделе с лучшими гейшами, остановили два паланкина и отправились прочь из квартала Симмати в неизвестном направлении.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Холодный морской воздух наполнял лёгкие запахом тины, рыбы и застоявшейся воды. Уже несколько часов как царствовала непроглядная ночная тьма, но порт отправился на покой относительно недавно, потушив большинство фонарей, и было в этой дрёме нечто иллюзорно обманчивое. В наступившей тишине можно было расслышать, как тяжело дышат старые и новые корабли, ворчливо поскрипывая на ветру мачтами и поднятыми парусами. Как волны игриво плещутся о борта, облизывая и целуя промасленное дерево, а где-то вдалеке завывает голодная собака или закашливается очередной пропойца-бродяга под более громкие и близкие шелесты, звуки и переговаривания ночных обитателей природы.
[indent] Идеальная ночь для воплощения задуманного.
[indent] Ренджи ждал, укутавшись в приветливые плотные тени, словно в одеяло. Он затаился у одной из рыбацких лодок рядом с пустыми бочками. Напротив, по обе стороны от спущенного трапа в чернильно-пепельных тенях бесконечных разномастных грузов других кораблей выжидали ещё двое людей. На верхней палубе брига, который по стечению обстоятельств стал их целью, было пусто и темно — лишь один огонёк одиноко мерцал в ночи под разверзнувшимся глубокой синевой небосводом. Ренджи знал, что за ними наблюдают любопытные звёзды, пока Цукуёми-сама совершает обход своих владений, пытаясь догнать супругу Аматэрасу, скрывшись за набежавшими облаками от взглядов недостойных смертных, спрятав от них заодно и яркий свет Луны с Лунным дворцом. Но именно Ренджи и его людям ками сегодня и благоволил таким образом — Ренджи отчего-то чувствовал это, как испытывал и странную тягу к лунному светилу каждый раз, когда обращал к нему свой бледный лик.
[indent] Быть может, на самом деле он был рождён, чтобы стать недостойным воином ночи, как его мать, а не гордым воином света, как его отец? Быть может, отцу не стоило его забирать младенцем у матери, вверяя на воспитание другой женщине, что никогда так по-настоящему его и не полюбила? Одно осталось бы неизменным: Ренджи всё равно прошёл бы обряд инициации в пятнадцать лет, как того требовали традиции, и неважно, на чей путь он бы встал. Однако же судьба и ками вернули его обратно в ночь через три года бытия младшим самураем при довольно жестоких обстоятельствах, отобрав и отца — великого мудрого Чёрного лебедя Серидзаву Ренджиро, — и его учителя-покровителя — испанца Николаса Блэка, сумевшего очаровать в своё время отца, охочего до всестороннего развития и наук, дабы лучше познать врага, — и зрение Ренджи. Но ни судьба, ни ками не смогли забрать у него ни гордость, ни самурайскую честь, а лишь укрепили дух воина и дали новые возможности — стать тем, кем, вероятно, он и должен был стать. Ренджи всё равно не узнает этого, потому как замыслы божеств простым людям неведомы, а он ещё слишком далёк от великих дел, чтобы после гордой смерти через положенное время переродиться в одно из божеств, а не обратиться злым духом.
[indent] Быть может, сегодня… быть может…
[indent] Он приблизится к этому величию и сможет совершить великое дело на благо его народа… быть может…
[indent] Замыслы главы клана — его названного дяди, бесстрашного Медведя Куроки Хидео — Ренджи так же были неведомы, но он верил, что они направлены во благо страны.
[indent] Хотел верить…
[indent] «Интересно, о чем сейчас думает Токи-сан, если вдруг не спит?»
[indent] Огонёк на палубе погас, и Ренджи напрягся, натягивая платок, что выступал в роли маски, на лицо. Напряглись наверняка и все остальные участники вот-вот должного вступить в свои права действа. Неужели дозорный все-таки заснул или то был кто-то иной? В любом случае, теперь-то уж точно пора действовать — необходимая тишина получена.
[indent] На трап из тени тюков нырнул Огури-сан и бесшумным ловким демоном буквально взлетел на палубу, затаившись лишь на мгновение — искал того, кто остался на вахте. По докладу Ито-сана, доставленному гонцом, все гости борделя оказались слишком пьяны и измотаны удовольствиями, кроме юнги и их командующего. А потому ставка делалась именно на юнгу, пока в уме всегда держалась вероятность иного расклада.
[indent] Огури Кёхей скользнул дальше, и его поглотил мрак верхней палубы — с пирсов что-либо рассмотреть всё равно не имелось никакой возможности.
[indent] Оставалось ждать дальше.
[indent] Певучий и короткий крик совы, обитающей только в соседней местности, но не различимый неведущими, и вот по трапу призраком взбирается ещё одна тень, куда более юркая и мелкая — тринадцатилетний Минору-кун. У каждого из них своя важная задача.
[indent] Совы всегда почитались японцами, как символ удачи и защиты, а со снятием политики изоляции начало просачиваться влияние Запада с обозначением мудрости этих красивейших хищных птиц. Но Ренджи со своей командой придерживался именно традиционных верований, а потому всегда использовал голос различных сов для своих условных тайных знаков.
[indent] И вот еще один крик, и уже Ренджи осторожно ныряет во мглу палубы, слившись с сизой тенью, будто сам всегда ею был. Ему не нужно зрение, чтобы видеть, как все: ночь — это его стихия, и видит Ренджи по-особенному, куда лучше всех видящих, чувствуя и слыша мир вокруг иначе.
[indent] Он замечает привалившуюся к мачте худую фигурку Сагазана — что ж, предположения оказались верны. Осталось только надеяться, что юнге повезло уснуть на своём посту, и Кёхей смог подобраться к нему ближе, чтобы выполнить приказ и оставить пацана в живых, вырубив снотворным снадобьем через кольцо, а не мгновенным смертельным ядом через духовую трубку фукибари издали.
[indent] Ренджи обратил свой невидящий взор в сторону капитанской каюты — оттуда уже иллюзорным видением показался Кёхей, его верный телохранитель и старший друг, решивший пойти за Ренджи в воины ночи, как за своим господином — таков был его путь самурая.
[indent] Капитан готов — быстро, тихо и безукоризненно.
[indent] На нижней палубе уже вовсю орудовал молниеносно и бесшумно «невидимый» Минору, нанося мгновенные ядовитые удары через миниатюрный метательный мундштук заходящимся храпом пьяным матросам. Ренджи молится богам, чтобы мальчик не наткнулся на Токи-сана раньше времени или чтобы, никто не проснулся. В любом случае ему на помощь уже спешит Огури.
[indent] Сам же Ренджи за это время успел уже устроить максимально бесшумно кагинаву — кошку с четверным крюком и веревкой — и спустить ее конец вниз со стороны моря, где под водой ждали с дыхательными трубками ещё пять человек, облачённые в темно-коричневые и пепельные одежды ниндзя, тогда как они втроём были одеты, частично замаскированные под бродяг и простых горожан. Он принялся устанавливать лестницу-паука для последующего опускания груза. Медлить было нельзя.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Внутри корабля ощущается возрастающая суета — Ренджи чувствует вибрации и недовольство судна, явно не ждавшего непрошенных гостей. Сколько их там живых ещё осталось и кто именно проснулся? Пальцы невольно сжимаются на крепежной веревке, излишне перекручивая ее от усилившейся концентрации. Он слышит голос, но не может понять, кому именно тот принадлежит — волнение ночного моря, налетевший ветер, толща палубных досок, тоскливый скрип и ворчливое перешептывание корабля с соседними судами мешают распознаванию.
[indent] Теневой воин медленно вбирает в себя бесшумным вдохом остывшее дыхание ночи, что решила поделиться с ним своей свежестью, нагоняемой с моря, и наполнить бодрящей влагой каждую клетку его крепкого поджарого тела, его непоколебимую душу и чистое сознание. Ренджи открывает слабовидящие глаза и заглядывает через борт: его люди уже проворными неукротимыми хищниками ловко взбираются по веревке кагинавы — первый вот-вот достигнет верха. И он продолжает установку кума-басиго, более не отвлекаясь ни на что. Даже на вероятные расклады происходящего на нижней палубе — Ренджи нисколько не сомневается в своих людях, а тем более в Огури-сане или Минору-куне. Прочувствовать теперь необходимые вибрации мешают и лёгкие толчки-передвижения шиноби, кои все ещё за бортом.
[indent] Вот первый появляется из темноты и ловко перемахивает на палубу, тихо приземляясь на ноги, будто кот. Ренджи резко поднимает взгляд в ночное небо — из-за облаков так некстати показалась луна. Он передаёт своему человеку право завершить установку «паука», а сам медленно оборачивается в сторону иностранцев, отказавшихся тихо-мирно принять свою незавидную участь, которую он им подготовил. Через фальшборт один за другим перемахивают остальные шиноби.
[indent] Правая нога бесшумно скользит по отшлифованным годами и стихией доскам назад, позволяя принять устойчивую позу. Руки уже сжаты в кулаки, являя осмелившимся выбраться из трюма острые длинные металлические когти, едва заметно блеснувшие затемнёнными лезвиями на серебряном лунном свете. Глаза закрыты — Ренджи не нужно видеть, — а бледные губы расплываются в флиртующем оскале под плотной тканью платка, что скрывал сейчас лицо вместе с длинными прядями челки, обрамляющей его по обе стороны.
[indent] Сердце отчего-то заходится в предвкушающем ликовании и трепетном восторге — давно же он не сражался, как воин чести. Быть может, именно сегодня и предоставится этот шанс? Или же дело в чем-то ином? Лицо обдаёт внезапным порывом ветра, и Ренджи распахивает глаза, словно от неожиданного удара — запах тех самых благовоний и лекарства, что пропитали эйнхерия этим днём в покоях слепого музыканта.
[indent] Так вот в чем дело… разум еще не понял, а сердце почувствовало?
[indent] Ренджи прищурился: набежавший ветер — ночь как-будто тоже почувствовала его внутреннюю бурю — несколько отвлекал, путаясь в непокрытых волосах и щекоча открытые части лица. Для боя и концентрации данная мелочь Ренджи не мешала, но вот вырвавшемуся на волю желанию рассмотреть Токи-сана — да. Точнее, тёмные очертания расплывчатого силуэта, приготовившегося к сражению, от которого отчего-то сердце заходится, будто бешеное.
[indent] На мгновение Ренджи кажется, будто он слышит суровый голос своего телохранителя, приглушённый толщей палубных досок, но звучание имени, известного ему с детства, Ренджи не спутает ни с чем. Хоо, неужели Кёхей-сан решил сразиться с кем-то, как самурай да ещё и представился, чтобы его враг, которому он выказал тем самым великое уважение, узнал и запомнил имя того, кто сразит его. Видимо, в команде Токи-сана тоже имеются славные воины…
[indent] Что же касается того воина, который стоял подле эйнхерия, был он явно не слишком трезв, как впрочем, похоже, и сам Токи-сан — запах алкоголя доносился с ветром вместе с благовониями, мылом и потом, смешиваясь с запахом тины и рыбы.
[indent] Ветер на мгновение стих, и Ренджи нутром почувствовал множественное стремительное колебание воздуха, а через долю секунды этот самый воин с ножом уже лежал на палубе, рухнув грузным мешком с костями. Таковы методы воинов ночи — быстро, бесшумно и бесчестно. Интересно, что испытывает сейчас Токи-сан? Обескуражен, задизморален или в гневе?
[indent] Четверо не менее стремительных, едва уловимых тени пронеслись мимо и нырнули в трюм. Прошло не более минуты с начала их новой встречи, и вот теперь они с Токи-саном остались одни. Если не считать шиноби, дежурившего у «паука», ветра и луны — вот свидетели их встречи и, возможно, славной битвы.
[indent] Ниндзято, некогда бывший доблестной катаной, явился на лунный свет, так же едва успев подмигнуть своему будущему сопернику — древнему мечу викингов, пылающему «солнечным» золотом и скалящемуся белоснежной сталью, охочей до крови — своим затемнённым клинком, а Ренджи предоставил сделать первый шаг своему долгожданному избраннику.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Вот и настал долгожданный час битвы, коя могла бы подарить волну личной радости и юношеского трепета, что успели позабыться и притупиться с годами. Но сколько радости и возможных будущих интригующих вечеров под раскинувшимися на небе звездами и чутким пристальным взглядом месяца-луны могла подарить эта битва обоим, если бы всё же не состоялась. Или всё сложилось бы иначе...
[indent] Вопреки чужим ожиданиям и собственной заслуженной славы, как воина чести, так и воина тени, Ренджи не любил убивать. Ему не нравилась война и смерть, он не видел в этом ничего красивого или поэтичного в отличие от своих собратьев. Даже вопреки всей философии и учениям, которым он следовал с малых лет, чуть ли не с пеленок. Но он выполнит приказ во благо родины, во благо клана, во благо господина во чтобы то ни стало. Даже, если не сможет убить сам и погибнет - он знает, что его миссию завершат его верные люди. В этом и есть весь смысл служения. Таким его видел Ренджи.
[indent] Как видел и чувствовал красоту музыки и творчества, что могли дарить любовь, успокоение и радость или же несли просвещение и увековечивали память в воспеваемых легендах, делились болью, сопереживанием, тоской или повышали тонус и зарождали гордость за свою страну, за ее воинов. Каждый мог найти в музыке и творчестве что-то своё, и Ренджи хотел бы быть посредником между искусством души и людьми, а не убийцей.
[indent] - Мне так жаль. - Прошептал он совсем тихо, чуть изменив и без того искажающийся из-за платка голос - иначе есть вероятность того, что Токи-сан узнал бы своего противника слишком быстро, ведь он уже слышал приглушенный маской голос слепого музыканта, текучий, словно вода.
[indent] "Жаль, что пришлось убить столько невинных людей." - Нельзя оставлять кого-либо в живых - они могут привести к борделю, а тот к его господину. Ренджи уже очень сильно рисковал вдвойне, а вместе с ним и Огури-сан.
[indent] Но он решил, что немного потанцует с удивительным сыном бесстрашных викингов и неукротимых ирландских воинов. А потому не спешит что-либо отвечать на последовавший вопрос и лишь отбивает боевыми когтями сверкающий стальным жаром древний клинок. Меч викинга жаждет крови - Ренджи чувствует это, ведь его собственная катана, душа воина, обрезанная под меч ниндзято сейчас тоже трепещет, едва вибрируя ледяным предвкушением в другой руке. Ренджи мог бы сделать резкий выпад, нанеся несвойственный самураям удар и закончить этот бой, если не быстро, то с максимальной выгодой для себя, заодно накормив Лунный Лотос горячей кровью врага, но он не хочет. Скорее дает шанс провернуть всё то же самое Токи-сану. Ниндзято недоволен, но он терпелив и горд, прямо как его хозяин, чью душу хранит в себе, а потому ждет.
[indent] Они с Токи-саном медленно кружат друг вокруг друга, меняя позицию, будто заметившие друг друга потенциальные любовники, и вот примериваются, изучают, достоин ли каждый другого. Этот танец и впрямь можно было бы сравнить с прелюдией перед жарким соитием в мире животных, что тех, которые используют иные виды "оружия", что людей.
[indent] Ренджи кажется, что он улавливает смятение, зародившееся в душе своего избранника, и оно отражается, как в голосе, так и в уверенности шагов. Либо Токи-сан пытается пустить ему пыль в глаза. На нижней палубе уже вовсю слышна тихая возня - его люди начали переноску груза. А Огури-сан всё ещё сражается. Черт возьми, они слишком похожи - слишком много самурайского духа течет в их крови с самого детства.
[indent] "Дурак!" - И делая флиртующий выпад в сторону Токи-сана, ругает Ренджи обоих - и себя, и своего друга детства. Они не могут рисковать миссией, не имеют на это права, но они рискуют! И остальным это точно не понравится, но с них взятки гладки: провалят - его люди просто растворятся в ночи, как и подобает внутри структуры их группы, и нести ответ перед главой будет только он, как предводитель своей маленькой "гадкой" шайки.
[indent] Лунный Лотос облизывает обнаженную кожу предплечья боцмана, и Ренджи кажется, что он ощущает каждой клеткой ликование своего меча - своей души. А Токи-сан вкусный.
[indent] - Либо позвольте показать вам просторы моей страны, либо станьте эйнхерием, который подарит долгожданную свободу воину, сошедшему с пути Солнца, чтобы отдать себя служению ночи и Луне. Станьте тем самым Хати. - Нет смысла искажать после таких слов свой голос - Токи-сан его прекрасно поймет и, быть может, запомнит его медовый голос, как и имя, навсегда. - Запомните меня Черным Ручьем, имя которому Следующая любовь. - Страстно шепчет, оказываясь совсем близко, открывая свои едва видящие глаза, чтобы мазнуть мутным, но искренним взглядом по бледному лицу своей выбранной судьбы, мечу которой он дарит себя сейчас, обманно нанося удар и подставляясь под уже настоящий, если тот последует.

Отредактировано Ren Mochizuki (21.03.2022 17:39:44)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

для атмосферы

Токи-сан не захотел взять на себя ответственность и свершить судьбу, которую Ренджи так долго ждал. Не захотел он его и освободить, как и добровольно стать важным гостем. Чёрный Ручей ожидал последнее, почувствовав в мужчине гордого честного воина, который никогда не сдастся. Чёрный Ручей надеялся на второе и желал первого. Но, видимо, не пришло ещё время для его судьбы, либо ему было уготовано что-то ещё — нечто совершенно иное. Возможно, именно то, что и сделал Токи-сан?
[indent] Отлетая на несколько шагов назад, будучи отброшенным умелым манёвром, Ренджи с удивлением распахивает свои глаза, наблюдая за тем, как лицо иноземца, по какой-то странной шутке богов ставшего слишком желанным, из едва четкого обращается в совершенно размытое пятно. Но луна, вновь выглянувшая из-за сизых плотных туч, лижет лица обоих, и Ренджи кажется, что он видит исказившийся гримасой боли лик, как никогда отчётливо и ярко. Да так, что чувствует эту боль сам — в душе разливается чувство предательства, с которым воин ночи был знаком не понаслышке. Вот только теперь предавали не его — предавал он.
[indent] — Если бы я мог… — Шепчет Ренджи с мольбой и тоской в голосе, растеряв всю гордость воина и военачальника, и опускает меч и когти — ему впервые всё равно, что о нем подумают, особенно, его люди. Абсолютно недопустимое поведение. 
[indent] — Ручей, ты что делаешь? — Шипит ошарашено его подчиненный, что дежурит рядом с «пауком», решив, что Ренджи сдаётся. Да, у них четкий приказ не трогать молодого длинноволосого воина с двумя мечами и странными татуировками, они знают, что его на себя собирался взять Ренджи, знают, что его нужно взять в плен живым и по возможности несерьезно раненым, но то, что глава их отряда сдаётся перед потенциальным пленным…
[indent] — Вы слишком наивны, если думаете, что сможете сохранить эту тайну перед своими властями. Даже, если сразите всех моих людей — это невозможно. — Ренджи качнул головой, убирая Лунный Лотос обратно в ножны: меч возмущённо сверкнул своим зачерненным клинком, успев впитать в себя вместе со сладкой кровью ласковый лунный свет, из-за которого сейчас будто даже светился изнутри, удивляя собственного хозяина — его ликование и возбуждение от столкновения с древним легендарным мечом викингов дребезжало в руке Ренджи, переходя в мышцы и отдаваясь в груди. Может, Лунный Лотос не простил бы своего хозяина, если бы тот оказался убит, но Ренджи точно знал, что скорее подставится под удар, нежели нанесёт его сам — он не сможет убить этого удивительного человека. И узнал он это ещё в комнате, когда слушал мерный безэмоциональный голос Токи-сана.
[indent] — Лучше бы вам стать Ненавистником. — Ренджи говорит эти ужасные слова, а к горлу подкатывает удушающий ком — он сам себе роет яму. Токи-сан дает понять, что не сожрет его, что, быть может, даже простит — в словах важного мужчины куда больше искренности и признаний, которые Ренджи мог бы получить за всю жизнь от кого-либо другого, но он отвергает их, прося, чтобы Токи-сан его возненавидел.
[indent] Он сам не понимает зачем. Может, испугался тех непривычных, незнакомых ранее, сильных чувств, что сейчас разрывали его изнутри? Или получив в очередной раз отказ, решил, что так проще будет самому?
[indent] «Для меня это слишком.» — Оказывается, он так слаб для той боли, что терзает сейчас душу, тогда как готов вытерпеть любую, что будет истязать его физически.
[indent] Из трюма показывается несколько шиноби, и они начинают переноску груза. Суета боя затихла — Ренджи лишь надеется, что Огури-сан жив, и ему безумно жаль того воина, который ещё пару мгновений назад вспорол относительную тишину своим боевым кличем, оборвавшимся, однако, слишком скоро. Ренджи думает, что его оборвал кто-то другой, не Кёхей — всё верно, они не могут рисковать лишним шумами без того уже затянули миссию. Всё должно было пройти не так. Но Ренджи уже был готов даже предложить Токи-сану спасти того человека, как спасётся сам, как уже, сам того не зная, спас юнгу — если только тому, конечно, повезло. Но всё пошло совсем не так, как случится непредвиденное и через следующее мгновение.
[indent] …у богов, похоже, своё мнение на его судьбу…
[indent] «Минору, нет!» — Молниеносное колебание воздуха, свист тонких игл, неслышимый остальным, буквально пронзает пространство, и Ренджи, не думая, кидается к Токи-сану, отталкивая его в сторону, чтобы принять на себя отравленные поцелуи бесчестной битвы. Взгляд мажет в сторону показавшейся размытой темной фигурки мальчишки и успевает зацепить бледный лик Токи-сана, прежде, чем перед глазами окончательно становится темно. Но падая в объятия недружелюбных палубных досок, воин ночи успевает услышать, как поет свою жестокую песнь новая порция выпущенных друг за другом смертоносных стальных жал, и чувствует, как возмущённо содрогается палуба от падения того, кому изначально те и были предназначены.
[indent] Всё пошло совсем не по его плану…

Отредактировано Ren Mochizuki (22.03.2022 21:58:59)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Щебетание птиц вместе с весенним теплом заполняло комнату, интерьер которой отличался традиционным скромным убранством и чистотой. Солнечные лучи робко проникали сквозь приоткрытые ставни окон, через которое то и дело залетали нежные розовые лепестки цветущей во дворе сакуры. Кёхей играл с Минору в го, тренируя его усидчивость и логическое мышление, а заодно и сам коротал отдых с пользой. Впрочем, он и сейчас нёс свою вахту, охраняя спящего господина вместе с его важным гостем. Время было далеко послеполуденное.
[indent] - Сенсей, почему Ренджи-сан так долго не просыпается?
[indent] - А ты как думаешь?
[indent] - Ну-у... не знаю!
[indent] - Глупый! А надо бы! - Кё едва раздраженно хлопнул мальчика по руке, чтобы тот, наконец, уже сосредоточился и перестал валять дурака, на что Минору нахмурился и коротко кивнул в извиняющемся жесте. - Еще раз попробуй.
[indent] - Ему снится что-нибудь приятное, верно?
[indent] Кёхей устало вздохнул - Ренджи этого мальчишку совершенно разбаловал!
[indent] - Ты собираешься учиться думать мозгами, а не мышцами, м? - Поцокал мужчина и сделал свой ход. Он знал, что Ренджи не дает поблажек Минору в своём особом ключе, но всё равно считал, что тот был недостаточно суров с мальчишкой. - Если проиграешь, будешь тренироваться до завтрашнего утра!
[indent] - Что?! Но... но это же... вы сами только что ругали меня, что я мало думаю! - Забухтел пацан, но всё-таки сдался - он знал, что ему не тягаться с Огури-сенсеем и тот не столь сговорчив, как Ренджи-сан. На что Кёхей лишь усмехнулся и всё-таки подсказал мальчишке свою теорию, доставая кисэру и набивая ее табаком.
[indent] - Думается мне, дело не в том, что ты переборщил с зельем сна, шкет. - Все-таки по сравнению с иностранцем Ренджи был много меньше, как в габаритах, так и в весе. Хотя и сам пленник, ах нет, важный гость, который сейчас пребывал на футоне рядом со своим спасителем, до сих пор не очнулся. А ведь прошло уже несколько дней.
[indent] - Твой Ренджи-сан просто не хочет просыпаться. - Затягиваясь и задумчиво выпуская дым в сторону тех, чей покой и безопасность они вдвоем с Минору оберегали - даже разговаривали на английском языке, чтобы ни слуги, ни шпионы не подслушали. Не было у них с Ренджи уже веры в эту деревню.
[indent] - Как это?! - Минору неосознанно повысил голос; впрочем, Кёхей его за это и не стал бы ругать - может, эти две спящие красавицы скорее уже очнутся.
[indent] - Он выбрал этого человека, раз пожертвовал ради него собой. У тебя не должно было быть зелья сна, и он решил, что это яд. А значит, наверняка, думает, что умер. И что умер этот воин. И именно поэтому не хочет возвращаться. - Кё вновь затянулся и вздохнул, чуть нахмурившись. - Я слишком хорошо знаю этого упрямца. Он точно положил глаз на этого иностранца, иначе бы не было столько "но" в нашем плане и всей той мороки - сделали бы дело чисто и быстро, а не так, как вышло. Тц. - Кё не глядя передвинул свою черную кость, на что Минору охнул. Хотя пацан и без того сейчас сидел, раскрыв рот, и переваривал услышанное.
[indent] - А... а почему, сенсей думает, что Ренджи-сан выбрал... то есть как это выбрал? Что сенсей имеет ввиду?! - На что Огури лишь вздохнул, скосил взгляд на мальчишку и дал ему щелбан в лоб - тот сразу тихо ойкнул и чуть не завалился назад, закрыв лоб обеими руками. В глазах мальчика явно читался вопрос "за что?!", впрочем, отвечать ему не пришлось - сам сообразил, что мозгами шевелить пора.
[indent] - Вот ты всё упрашиваешь его дать посмотреть на то, как забавляются гости борделя, а сам... Еще и взрослым себя зовешь, хех.
[indent] Мальчик надулся, растирая место щелбана, и пробурчал что-то вроде:
[indent] - Я думал, Ренджи-сан любит госпожу Сакуру... - уставившись обиженной неженкой в доску для го. - Поэтому до сих пор не завел семью.
[indent] - Да у твоего Ренджи-сана и с тобой проблем хватает выше крыши, и с Юи-сан. Да и не его это, ох, как не его...
[indent] - Так и вы до сих пор не женились, а уже старик!
[indent] Кё шутливо замахнулся на пацана вновь, на что тот пугливо шарахнулся в сторону.
[indent] - Вот поганец! Между прочим сенсей всего на пару лет старше твоего Ренджи-сана! Старик! Ну надо же, пф... - Но мальчик был прав, в их возрасте давно уже полагалось иметь хотя бы парочку мелких сорванцов, а они выбрали совсем иной путь, чтобы по зову господина не больно было оставлять тех, кого любишь, забывая о них, будто тех никогда и не существовало вовсе. Слишком уж они с Ренджи похожи. - У Кё-сана забот с твоим господином хватает. И с тобой.
[indent] Мальчишка заулыбался, а потом вдруг вскинул брови и пополз к футонам.
[indent] - Эй! Янки-сан проснулся. - Тыкая пальцем в щеку иностранца, возвестил он. И как заметил? Ведь лежат спящие головами в их сторону. Вот это слух у пацана - не зря сызмальства обучается искусству воинов ночи, еще гляди, скоро их всех перепрыгнет в своих навыках.
[indent] - Не янки он вовсе. - Удивительное дело, Минору не взлюбил этого воина по нескольким причинам, о которых Кё лишь догадывался, но мальчик всё равно общался с пленником уважительно. - Эй, иностранец-сан, не притворяйтесь. Вы в доме господина Куросава Ренджи, что спит по леву руку от вас. Вы здесь почетный гость и даже не думайте делать глупости - мы с этим юным воином начеку. - Кёхей потянулся и начал нарочито шумно и лениво подниматься из-за стола. - Раз уж проснулись, попробуйте достучаться и до вашего благодетеля, а то, боюсь, не хочет он возвращаться в мир живых без вашей помощи. Пойдем, пацан, разомнем косточки.
[indent] - Но... да! - Минору сурово зыркнул на иностранца и зловеще прошептал. - Я слежу за вами! - Он явно еще не простил тому удар в грудь, из-за которого до сих пор временами покашливал. Ловко вскочил на ноги и бесшумно вынырнул мимо Кёхея во двор. Огури задержался на мгновение у двери - он не сводил внимательного взгляда с них обоих ни на мгновение и готов был в любой момент к атаке, - а после вышел, оставляя ставню двери приоткрытой.

Отредактировано Ren Mochizuki (24.03.2022 00:23:53)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Холод, пустота и густая темнота. Заиндевевшее ничто касается его кожи, проникая даже сквозь тонкие ткани одежд, что он ощущает на себе практически невесомым многослойным панцирем. Мурашки бегут по телу, собираясь на груди и впитываются в плоть, будто живительная вода — такие странные ощущения. От них веет чем-то мистическим, неестественным, и Ренджи ловит себя на мысли о том, что ему это нравятся.
[indent] Он чувствует, что стоит, но не хочет двигаться, как не хочет и открывать глаза. И вовсе не потому, что привык держать их прикрытыми, и что думает, что не увидит ничего четкого — отчего-то он уверен, что как раз-таки наоборот, всё предстанет перед его взором как никогда явно — а потому что откуда-то знает, что вокруг ничего и нет.
[indent] Он слышит это ничто в его успокаивающей тишине, разбавляемой тихим, едва заметным мерным шумом — будто чье-то спящее дыхание по праву руку. И от этого ощущения становится ещё более спокойно, отчего-то Ренджи вспоминает эйнхерия и глубоко вздыхает с оттенком печали.
[indent] — Простите, Токи-сан. Из-за меня вы не сможете отправиться на пир в Вальгаллу, а после спасти свой мир... — Ренджи всё же открыл глаза. — А я, по всей видимости, не смогу больше переродиться... — Лишь бы не стать злым духом, а после и злым божеством.
[indent] Он снова печально вздохнул.
[indent] Вокруг была лишь непроглядная чернота, а где-то под ногами в небольшом отдалении угадывалось слабое мерцание, как-будто он стоял на черной воде не утопая, но знал, что под ее поверхностью не было дна. Ренджи сделал шаг, осторожно касаясь босыми пальцами этой неизвестной жидкости, и убедился в своих догадках. Как вдруг стало несколько светлее, и пространство из черноты обратилось густой глубокой синевой. Он поднял руки, взглянул на себя, и обнаружил, что от его белоснежных одежд исходит слабое свечение.
[indent] — Что это? Так странно... — Свет, впрочем, источали не только лишь одеяния. Похоже, он исходил от него самого, напоминая холодное сияние луны, что в полной своей силе освещала всегда путь заблудившимся странникам. Его же свет не уходил далеко и был довольно слаб: ну да, самому себе он путь вряд ли осветит, ибо смысла в этом пути уже нет. Путь оборвался с позорной гибелью избранного им человека, у которого он отнял всё: людей, возможность вернуться на родину — однако слова про неимение дома не давали покоя Ренджи и здесь, в Небытие — а значит и возможность найти этот самый дом; как и самое главное, он отнял у Токи-сана доблестную смерть в бою — не это ли ценят больше всего на свете славные викинги и их потомки?
[indent] О том, что сам погиб столь бесславно, пусть и пожертвовав собой ради другого — врага — но никак не господина, Ренджи, как ни странно, не слишком волновался. Наверное, он просто устал от этого подвешенного состояния и отношения на протяжении стольких лет, со счета которых уже давно сбился. Но, кажется, именно двенадцать лет назад он и вернулся "домой" в клан, высвобожденный из плена врага. Молодой воин, с душой самурая, которого в итоге отослали на родину матери, чтобы вернуть ему былую полезность для клана и сделать еще более опасным и ручным, нежели каким он мог быть и стать, являясь самураем — тайное безжалостное оружие, которое посмело всё-таки подвести своего хозяина, потому что умудрилось полюбить врага. Всё верно — он лишь вещь и всегда ею был, просто имел разную ценность, и не более.
[indent] Ренджи вновь посмотрел на свои руки, приподнял рукава кимоно — через свежие белоснежные повязки, скрывающие жуткие рубцовые шрамы на предплечьях, полученные во время пыток в плену, просачивалось нечто темное. Поначалу воин ночи решил, что ему показалось, но видел он, действительно, слишком отчетливо, будто его и не лишали зрения вовсе. А после кожу начало жечь. И он нетерпеливо стал разматывать ткань, но скорее не для того, чтобы проверить, что происходит, а чтобы почесать жутко зудящие трофейные метки, будто это были лишь навязчивые укусы насекомых, сработавшие аллергией.
[indent] Первая повязка улетела к ногам неловким белоснежно-черным драконом, а следом и вторая, бесшумно касаясь водной глади и начиная тонуть. Давно зажившие шрамы сейчас почему-то были покрыты гноящейся коркой. Ренджи начал чесать ее, пытаясь отковырять, хотя и понимал, что этого делать нельзя, но отчего-то знал, что НУЖНО! Коросты отпадали черными хлопьями, а из ран выходила густая черная жижа. Даже не кровь. Ему стало не по себе. Голова закружилась, а к горлу подкатил ком тошноты — необъяснимый страх сковал мужчину изнутри. Что с ним такое?!
[indent] Но Ренджи нашел в себе силы коснуться этой жидкости, как её стало выходить всё меньше, пока не обратилась чем-то светящимся белым. И стало как-то даже легче дышать. Струйки падали к ногам, но не поглощались черной водой, как всё прежде, а расходились в стороны, будто лучи, освещая пространство небытия, но не удаляясь от Ренджи даже на метр.
[indent] — Может ли быть, что это моя душа? — Шепча, он взглянул влево, ощутив слабое тепло, а после увидел и появляющийся меч. Лунный Лотос набирал очертания и силу, черпая свет от одного из удлинившихся серебряных лучей. — Так вот ты где — моя душа. — Или точнее, ее осколок.
[indent] Может, все эти лучи, что струйками серебра сейчас застыли вокруг, и есть те части его сущности, которые смогут всё-таки переродиться и будут перерождаться в разные времена? Ренджи мягко улыбнулся и опустился в позу сэйдза, наклоняя голову и касаясь одного из лучей, будто матушка, убаюкивающая своё дитя. И эта нить, неожиданно для самого Ренджи, устремилась вдруг вправо, туда, откуда Ренджи казалось, он слышал чье-то едва распознаваемое дыхание.
[indent] — Может, ты будешь первым? Или поможешь кому-то, когда я стану духом? — Может, он будет всё же добрым духом? Наверное, кто-то воздал почести на его алтаре, и это реакция души. — Раз так, я дам вам силу, всем вам. — И Ренджи, мягко улыбаясь, смиренно лег, повернув свой идеально зрячий взор в ту сторону, откуда слышалось уже не просо мерное дыхание, но ощущалось и чье-то тепло. Он осторожно вновь коснулся луча, убежавшего туда, и тот стал толще.
[indent] Ренджи вспомнил звон соприкоснувшихся мечей, как запели их сердца, почувствовал на кончиках пальцев жар, а после и вибрацию по всей руке. В груди стало еще более тепло и томительно. Легкая грусть обдала его своим дыханием, и Ренджи прикрыл глаза.
[indent] — Простите меня, Токи-сан. Надеюсь, там, куда вы попали, вы найдете покой, которого так желали, пусть и не в Вальгалле...
[indent] Сияние из шрамов правой руки усилилось. А с той стороны послышался неразборчивый тихий голос. Он становился всё громче и громче — Ренджи слегка удивился, ведь здесь только его ничто и тут не может быть кого-то ещё. Но голос нарастал гулкой мелодией, неся в себе неведомый ранее красивый язык, тепло и успокоение. Ренджи приоткрыл глаза — там, куда уходил его собственный луч, размазавшийся уже по поверхности черной воды словно белоснежная кровь, появилось согревающее свечение. Оно было так прекрасно и дарило столь желанные тепло, уют и чувство безопасности, будто солнце в ясный день, что Ренджи позволил себе расслабиться окончательно и отдаться его власти — закрыл глаза и задремал, будучи уверенным, что теперь точно делает всё правильно. Наконец-то.

***
[indent] Рука Ренджи, до этого внезапно тревожно зашевелившегося и начавшего чесать свои предплечья под одеялом и так же внезапно успокоившегося чуть погодя, дрогнула на последних пропетых словах, а сам он облегченно выдохнул, будто, наконец, погрузился из мучительного сна в сладкий и живительный.
[indent] Из-под одеяла к футону Токи-сана тянулась всё более наполняющаяся силой кровавая клякса-дорожка.

Отредактировано Ren Mochizuki (25.03.2022 18:27:05)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Чарующая песня отчего-то оборвалась, и Ренджи вдруг показалось, что ему стало труднее дышать. Не открывая глаз, мужчина перевернулся на спину, чувствуя, как его медленно поглощает черная водная гладь, наполняющая его личное Ничто. Стало чуть легче, но появилась непонятная тревога, а вместе с ней начало возрастать то самое тепло, что еще пару мгновений ласково согревало, кутая в свои нежные размеренные фантомные объятия. Теперь же оно опаляло своим неистовым беспокойным жаром, рискуя и вовсе сжечь дотла.
[indent] Первым обожгло предплечье, Ренджи судорожно коротко выдохнул и нахмурился, пытаясь поднять руку, чтобы понять причину пока ещё легкого покалывающего мириадами мелких иголочек дискомфорта. Но у него не получилось — руку будто бы что-то держало, а потом и вовсе намертво приковало к воде, что уже, кажется, готова была засосать Ренджи полностью, утянув на своё несуществующее дно.
[indent] — Ренджи!.. — Внезапным сиплым громом врывается чей-то отдаленно знакомый шепот в его личное пространство покоя и забытья, решившее, по всей видимости, взбунтоваться против своего же хозяина. Или же это место вовсе не то, о чем он думает. Может, оно лишь уголок некоего затерявшегося закутка между бесконечными мирами, не желающими принимать бывшего воина чести и нынешнего воина ночи, обманщика и душегуба, слепого покорного убийцы, не сумевшего уберечь даже ту малую каплю света, который успел обрести в конце своего пути.
[indent] Но кто его зовет? Кто пытается достучаться до него и зачем?
[indent] Дышать всё сложнее — нечто, навалившееся на него сверху, выжигает весь воздух. Ренджи хмурится, открывает глаза, но тут же вновь зажмуривается — сияние над ним слишком ослепительное и горячее. Хочется прикрыться рукой, невольно защититься от столь непривычного вторжения в его личное пространство. Но мгновение, и Ренджи уже не кажется это сияние враждебным. Еще одно, и оно начинает вновь становится более терпимым, пусть всё ещё и тревожным, и слишком настойчивым, а оттого будто агрессивным. Видимо, именно это и отпугнуло его.
[indent] — Я иду.

***

Свободная рука цепкой крепкой хваткой впивается пальцами в шею нависшего над ним мужчины — лишнее ненужное движение, и кое-кто пожалеет об этом. Ренджи резко распахивает свои глаза, и видит перед собой слишком близко чужое лицо. Знакомый запах, волнующий силуэт, глубокие синие, почти черные глаза, как маленькие бездонные колодцы, в которых он чуть было не утонул несколькими мгновениями ранее.
[indent] — То... Токи-сан... — Собственный голос звучит совершенно незнакомой изломанной низкой мелодией, точно пересыхающим ручьем, в чьих слабых водах всё же струится нежность, облегчение и радость.
[indent] Окровавленные паучьи пальцы ослабляют смертельную хватку и страстно-жадным движением переползают на затылок мужчине, утопая в его густых враново-посеребренных волосах, не давая отстраниться, пока томный взор лисьих глаз плавит его душу через те самые зеркала-колодцы. Судорожный вдох-выдох в самые губы, что слишком близко. Ренджи непроизвольно подается навстречу головой и почти касается их, но тут же опадает на подушку, не поднявшись даже и на пару сантиметров — слишком мало сил.
[indent] — Токи-сан, — ручей всё ещё слаб, но воды уже бегут отрезвляющим потоком суровости и горной ледяной свежести, — что вы делаете? — Почему так близко и зачем?! И ладонь выскальзывает из волос, даже не давая своему хозяину осознать, что он сам туда ее запустил, и легонько отталкивает мужчину от себя.
[indent] — Ох... — Ренджи пытается подняться, но получается не сразу — его вновь уводит в горизонтальное положение. — Воды... — Тихо просит, полагая, что уж она-то ему поможет, а когда получает, жадно обхватывает пересохшими губами пиалу, но пьет осторожно и слишком изящно для своего положения. — Благодарю. — Эта пиала столь мала для его жажды, но вода еще подождет. Сейчас же... сейчас важнее другое.
[indent] — Вы живы... — с улыбкой явного облегчения выдыхает, жадно блуждая слабовидящим взглядом по лицу и торсу мужчины, что всё ещё близко настолько, что Ренджи может насладиться зрелищем его уникальной, нордически мужественной красоты и некой глубинной изломанности, сочетающей в себе и отстраненную благородную аристократичность, и пылающую душу одинокого, заточенного в невидимые шипастые ржавые оковы воина.
[indent] — Или же... — Брови чуть вздрагивают в страхе осознания, — мы всё-таки... — но Ренджи не договаривает — колющий дискомфорт в руке усиливается.
[indent] — Проклятье! — Импульсивно с нотками обуявшего страха, пряча кровоточащую руку в тряпки, следом пытаясь проделать то же самое и со второй, — вы не должны были этого видеть! Не должны! — Пытаясь отвернуться и вообще будто исчезнуть под воздействием внезапной паники, но сил не так уж и много, а оттого он путается в собственных же повязках, кимоно, одеяле и волосах, пачкая белоснежное белье кровью. — Проклятье... не должны... какой стыд... — пытаясь взять себя в руки и успокоиться, потому что сам же испугался собственной столь несвойственной и резкой реакции.
[indent] Эти уродливые шрамы, испещряющие оба предплечья, вопреки самурайской философии не были для Ренджи украшением, потому что они не были получены в бою, а оттого не могли стать трофеем. Это был его личный позор и ничего, кроме стыда, доказательств своей непростительной слабости да несостоятельности, как самурая и воина, а так же памяти о гибели отца и покровителя, эти клейма не несли. Они были его личным бременем из чувства вины и никчемности воина чести, подведшего свой клан, но выжившего, спасенного и вынужденного нести это бремя дальше, получив его в наказание от божеств через своего господина.
[indent] — Не должны были... только не вы... — шепча, будто одержимый, Ренджи всё же отлепил от рук напитавшиеся кровью тряпки, чтобы проверить тяжесть повреждений — он прекрасно помнил, как сдирал струпья и как из "освежёванных" ран текло что-то вроде черной смолы. Но здесь, благо, ничего столь серьезного не наблюдалось, лишь поверхностные повреждения изуродованной кожи — капиллярная кровь имеет удивительное свойство слишком сильно кровоточить.
[indent] — Ничего... всё в порядке. — Нервно прошептал, чтобы не беспокоить лишний раз мужчину, но так и остался сидеть спиной, не смея обернуться и тяжело дыша, взлохматившись и несколько сгорбившись над своими вновь спрятанными под тряпками руками, будто одичавшая безумная мать над своим недышащим ребенком.
[indent] "Вы не должны были видеть меня таким жалким."

Отредактировано Ren Mochizuki (29.03.2022 20:58:49)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Ренджи много лет не давал себе даже попыток познать тягу и привязанность к кому-то в романтическом плане, потому что опасался, что не сможет так просто, согласно кодексу бусидо, отринуть их, когда хозяин позовёт умирать за него. Ещё ребенком он ощущал в себе зачатки чуткой романтичности и тонкой чувственности, иного взгляда на мир — во всём мальчик видел некую ускользающую от других красоту, особенно в отталкивающих материях: сломанных вещах, разрушенных строениях или уродливо изогнутых и обычно пугающих деревьях. Перечислять примеры можно было бы бесконечно долго, но суть осталась бы неизменной: его тянули к себе их уникальность, одиночество и боль, которую он чувствовал слишком ярко, сам не понимая почему. Пока остальные искали в моменте красоту в изяществе и приятных, услаждающих взгляд вещах, явлениях и людях, он засматривался подолгу на то, что обществом оказывалось отринуто по тем или иным причинам. И с годами данная чувственность лишь возрастала и крепла, окрашиваясь в пастельные оттенки мечтательности и юношеского романтизма. Это подмечали, как наставники, так и ровесники: за ним стали ухаживать — поначалу невесомо и естественно, вводя в заблуждение чуткую душу юного воина, а после и более настойчиво. Однажды он даже чуть было не ответил Ито-сану — уж слишком тот влился в доверие да и был очень импозантным и настойчивым привлекательным молодым воином-сепнаем уже в те времена — но так и не успел, попав в плен. Тогда он закрылся от своей чувственности и привязанности к другим, потому что не только в теории понял, что, будучи самураем, нельзя любить кого-то, кроме своего господина. Он не сможет еще раз просто взять и забыть о семье, а тем более о любимом человеке, когда получит приказ, как не смог до сих пор забыть отца и покровителя, что погибли тогда в бою. В их гибели он винил именно себя, потому что поддался своей чувственности и привязанности, бросившись на помощь, но в итоге спасать пришлось именно его и опытные бывалые воины погибли в бесчестном бою. Что же касается своей собственной семьи, то лучше закрыть своё сердце и не впускать в него никого, потому что страдать по итогу будут в большей степени именно те, кого и полюбит воин. Он и Минору-то не подпускал к себе слишком близко, несмотря на то, что мальчишка относился к нему чуть ли не как к родителю или старшему брату.
[indent] И вот в одно мгновение за одну лишь недолгую встречу тет-а-тет всё перевернулось с ног на голову. Иностранец, бывалый воин с удивительными чертами благородного характера, изломанностью и одиночеством, всем тем, в чем Ренджи с детства видел чарующую глубинную красоту, взял и взломал замурованные стены, в которые погрузил сам себя чуткий юноша, рожденный быть благородным и уважаемым самураем, но ставший в итоге всеми призираемым шиноби — и тот, и другой ручной зверь-убийца.
[indent] И этот бессердечный, по-своему жестокий к чужим чувствам зверь вновь по-настоящему, а не притворно ради шпионских и разведывательных миссий, воспылал. И это его пугало, но и придавало, на удивление, больших сил и решимости, хоть и тянуло назад по итогу куда сильнее, мешая. Эта миссия показала всё слишком ярко. Ренджи казалось это неправильным, и он метался, что тогда, что сейчас в противоречивых чувствах. Он хотел верить, что те особенные, которые отвечают за пылкие романтичные муки, чувства расцвели в них обоих — на то указывали многие реакции Токи-сана, что в борделе, что на корабле. Но Ренджи был уверен, что после содеянного им, он потерял всякое доверие этого удивительного в своей глубинной чистоте и чувственности человека.
[indent] Им нужно время. Его не было тогда. А есть ли оно у них сейчас? Абсолютная неясность, потому как Ренджи не знает о решении главы и исходе миссии. Он ничего не знает, кроме одного — Токи-сан умудряется успокоить его внутренних демонов, отчасти напугавших своей импульсивностью и бесконтрольностью самого Ренджи.
[indent] Он позволяет позаботиться уже боцману о его смехотворных ранах. Позволяет уже себе отдаться мгновениям странного, теплого и такого позабытого ощущения безопасности и комфорта рядом с кем-то — забота Огури была совсем иной, они были названными братьями, соратниками и друзьями, но при этом Ренджи был его господином. А Токи-сан... с Токи-саном Ренджи ощущал в себе зачатки уязвимости, которую можно показать и подарить лишь одному человеку, помимо матери.
[indent] — Обождите немного... — Отозвался он всё же тихим и до сих пор несколько дрожащим, но решительным голосом на желание мужчины позвать кого-нибудь.
[indent] Ренджи смотрел в подрагивающую из-за его ослабших рук прозрачную поверхность чистейшей воды и не торопился пить. Как не торопился и поднимать взгляд на своего вынужденного плененного гостя. Его люди могли бы прояснить сейчас многое, но им с Токи-саном нужно ещё немного времени наедине. Однако отчего же так сложно заговорить первым?
[indent] Лепесток сакуры падает в пиалу и делает легкий оборот в незамысловатом танце. Ренджи всё же подносит пиалу к губам и делает несколько глотков, стараясь не погубить лепесток — тот ласково щекочет его верхнюю губу, отбрасывая вместе с доносящимся с улицы звонким детским смехом куда-то в далекое прошлое, когда он и сам еще был ребенком, а рядом сидела родная матушка, а не законная жена отца, и поила его, умудрившегося подхватить легкую простуду после долгих прогулок-игр с Кё-чаном на одном из горных ледяных ручьев, лекарством собственного тайного приготовления. Теперь-то он тоже знает эти секреты, проведший после плена долгие годы в ее горной тайной деревушке, вот только нет лекарства, способного излечить метания и боль от желания любить, кроме как ответных чувств и доверия. Как бы Ренджи хотел вернуться туда поскорее снова. Как бы он хотел показать её человеку, сумевшему растопить лед внутри его души. 
[indent] — Эти шрамы не были получены в бою. - Опустив пустую пиалу, Ренджи глубоко и почти бесшумно вздохнул, продолжая смотреть на глазурированное донышко и оставшиеся капельки на нежно розовом лепестке вишни. — Они несут лишь позор и напоминание о несостоятельности, как воина. Но не в этом клейме дело —  все те издевательства и насмешки от врагов полностью заслужены, и вины тех людей нет. Из-за поспешных импульсивных действий одного юноши, поддавшегося чувствам, погибли два значимых в нашем клане самурая, а после, через несколько месяцев, еще несколько отличных воинов, когда небольшой отряд пришёл вызволять из плена этого глупого мальчишку. И вот, всё повторяется — тот юноша, уже мужчина, поддался своим чувствам и "погубил" ещё одного доблестного воина. Однако... — Ренджи слегка повернулся к боцману, — я не мог позволить дать вам умереть. Прошу простить за столь вопиющую наглость и желание повлиять как-то на вашу судьбу. И... за желание дать что-то помимо боли и пустоты. — Ренджи говорил уже более окрепшим голосом, но всё так же несколько мягким, каким общался с мужчиной в борделе.
[indent] — Токи-сан, вы мой гость, никак не пленник. Вы вправе уйти прямо сейчас, но прошу вас немного обождать, пока я не узнаю всю ситуацию от своих людей. Возможно, всё не столь безоблачно, как мне хотелось бы, и вам, — а на деле им всем, — всё ещё грозит опасность со стороны моего клана. Однако, поверьте, я приложу все усилия, чтобы вы смогли стать свободны и быть в безопасности. И вернуться на родину или куда вы сами пожелаете. Но... вы... надеюсь, вы не откажетесь от своего слова и оставите в тайне всё произошедшее с вами, а еще лучше, чтобы вы по возможности покинули страну инкогнито и более никак не связывались со своим руководством. Будьте уверены, что вы остались до конца верны своему делу и руководству, вы до самого конца защищали груз и своих людей. То, что вы тогда сказали мне в борделе про оружие... если помните, я очень не хотел этого слышать и я этого не услышал. Всю информацию о грузе добыли мои люди из других источников — сами, а так же ваши люди проболтались девушкам и их пьяные речи лишь оказались доказательством. — Ренджи перевел дух, дав себе и Токи-сану возможность переварить услышанное. Он прекрасно понимал, что просит по сути незнакомого человека о таких серьезных вещах, выдавая свою собственную затертую бессердечным и слепым повиновением наивность, что доверяется тому, кого знает всего лишь несколько часов. Но Ренджи уверен, что то, что он узнал о Токи-сане, дает ему право так рисковать жизнями людей, населяющих эту деревню. Однако чувства всё ещё могут обмануть, ведь он доверился им и своей интуиции, а не разуму.
[indent] — Вы можете мне не верить, я бы на вашем месте тоже не смог. По-крайней мере, может, не сразу... Но клянусь, тогда в борделе я был честен с вами, я был собой и обманул лишь в том, что был вынужден соврать про сына врача и про то, что я слепой музыкант. Как видите, слепой музыкант такой лишь наполовину. Это мой дом, а я первый, но незаконный сын известного самурая, который служил главе нашего клана, которому служу и я. Я был самураем, но после плена по желанию главы стал воином ночи, как моя мать, чтобы оставаться полезным. Эта миссия должна была стать последней для меня и моих людей в этом клане. Возможно, мы все теперь или свободные люди, или мертвые люди, в том числе и вы. Поэтому я и прошу вас немного обождать и не уходить из моего дома, пока всё не станет ясно. — Ренджи повернулся еще сильнее, уже не только корпусом, но и сдвинул бедро, усаживаясь в одеялах чуть удобнее и облокачиваясь о футон.
[indent] — Мне очень жаль, Токи-сан, что пришлось убить ваших людей, будь всё иначе, я бы хотел для них иной судьбы. Верю, что вы, как воин и командующий, поймете мой поступок, совершенный во имя страны по приказу моего хозяина. — Он отставил пиалу в сторону, та сразу же затерялась в складках одеяла, и полностью сменил позу, усаживаясь на колени, полностью наклоняясь в сторону Токи-сана, коснувшись лбом и руками от локтя футона — был бы на полу, сделал бы это и там.
[indent] — Примите мои искренние сожаления. Если вы откажетесь, то я приму любую вашу реакцию, какой бы она не оказалась.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Он не мог сказать даже с тридцатипроцентной уверенностью, что за ним пришел бы его отец — скорее всего тоже нет, если бы это шло в разрез приказу главы клана. Но Ренджи не мог позволить себе даже помыслить о том, что понимает о чем говорит Токи-сан. Что-то подсказывало ему, что их с боцманом ситуации совершенно разные; и то, как мужчина отреагировал на его искренний жест с поклоном тому доказательство — Восток и Запад всегда будут не поняты друг другом до конца. Но он благодарно поднялся, возвращаясь в позу сэйдза, и позволил взять себя за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Видимо, во всех культурах считается, что они не способны скрыть обман. Что ж, это лучшее, что пока что Ренджи может предложить в качестве доказательства своих слов человеку, оказавшемуся в темнице, пусть и с иллюзорными стенами: ведь Токи-сан всё равно пока что не может уйти да и попал сюда против своей воли — сомнительное гостеприимство, и Куросава это прекрасно понимает. Как и понимает, что утерянное доверие, возможно, так и не сможет вернуть. То, чего он боялся ещё в борделе и то, что понимал отчетливее даже своих собственных обязанностей.
[indent] Ренджи непоколебимо смотрит слабовидящим взглядом, позволяя взглянуть в свою душу, и ответно заглядывает в чужую. Увы, даже на таком расстоянии да при свете солнечного дня воин ночи не может разглядеть всего и ему остаются лишь смутные, но даже ещё более волнительные очертания печальных аквамариновых глаз, прячущихся в глубоких тенях. А ведь еще несколько минут Ренджи видел столь ясно, как не видел даже, кажется, до потери четкости зрения, и он неосознанно ловит себя на том, что соскучился по окружающему миру и ощущению его невероятной четкости, пусть даже то место, в котором он оказался, и было всё иссиня-черным. Но тихий восторг от этих впечатлений всё ещё клубился дурманящей дымкой внутри.
[indent] Ренджи остается неподвижен и тогда, когда мужчина отсаживается, однако с некоторым облегчением подмечает, что тот слегка расслабился — вероятно, всё же поверил. Или смирился...
[indent] Но нет, мужчина говорит очень серьезные и важные вещи — поверил. И Ренджи чувствует ещё большее облегчение. Ему есть, что ответить на произнесенные слова, но бывший самурай молчит, не смея прерывать потомка викингов и фениев — кажется, именно так мужчина назвал предков своей матери.
[indent] Ренджи не был заложником скорби, но был заложником вины, которую думал, что всё же поборол, но как показала собственная реакция — не до конца, а то и вовсе даже не на половину. И с этим мужчине ещё предстоит работать. На готовность отрезать язык он проникся ещё большей уверенностью, что не ошибся в этом человеке; а на слова про потерю людей и ответственность за их жизни он мог бы сказать всё то же самое, но такова плата командира за его положение и такова плата воинов в выбранной ими судьбе.
[indent] — Благодарю вас, Токи-сан. — Искренне и отчетливо произносит Ренджи, когда мужчина оказывается уже на пороге, и не смотрит ему в спину, как не смотрит и на вошедшего Огури-сана. Лишь продолжает безмолвно сидеть каменным белоснежно окровавленным изваянием с растрепанными неповязанными волосами — если бы не спокойное лицо с оттенком усталости, легкой грусти и облегчения, можно было бы посчитать Ренджи за злого духа, вернувшегося мстить своим обидчикам, что и подмечает его подчиненный, его друг и названный брат, слишком отменно знающий своего господина — его спокойствие означает полный контроль над ситуацией. Но на деле лишь частичный — Ренджи не может влиять на Токи-сана, как и не может пока что влиять даже на собственную жизнь и жизнь остальных его людей, потому что не ведает результатов миссии. Лишь догадывается, раз они до сих пор живы, что есть вероятность более благополучного разрешения миссии, которую он отчасти провалил, потому как оказался выведен из строя столь нелепым образом. Но Ренджи не жалел об этом ни на секунду — если бы пришлось снова пожертвовать собой ради Токи-сана, он бы сделал это снова и снова без раздумий, на уровне инстинкта, как само собой разумеющееся. Потому что нашел то, от чего отказывался столько лет, от чего отказываться призывал путь меча. Пришло, наконец, время оставить путь меча далеко позади и всецело ступить даже не на путь воина ночи, а на свой собственный.
[indent] — Ну и красавчик! — Насмешливо протянул Кёхей и прислонился плечом к стене прямо у входа, по привычке скрестив руки на груди и заправив их в рукавах кимоно. Говорил он на английском, оттого его по обыкновению суровый тон казался несколько агрессивным, хотя Ренджи прекрасно знал, что даже в очевидной агрессии этот человек подразумевал дружелюбность и заботу. — Был бы падок на нежить, влюбился бы, ох, влюбился! — Смешок, и Огури отлипает от стены, усаживаясь обратно на свою подушку прямо напротив открытой двери, чтобы иметь возможность по своему обыкновению следить еще и за двором, а заодно и за иностранцем, ноги которого с этого места были отлично видны — отменный воин и страж. — А в крови чего весь? Опять за старое взялся? Совратитель хренов. — Глухо посмеявшись и якобы осуждающе покачивая головой, Кё стал начинять свой мундштук табаком. Он единственный знал о чрезмерной тяге своего друга и господина к крови и как та на него возбуждающе влияет, а потому тихо радовался, что Ренджи сошел с пути самурая, пусть и таким жестоким образом. И ни разу не жалел о том, что ему тоже пришлось переквалифицироваться вслед за своим хозяином, лишь бы не наблюдать лишний раз, как тот может сходить с ума, проливая реки своих врагов направо и налево, будоражась при этом так, будто с девицами забавляется. Поэтому пускай лучше уж тихо-мирно воином ночи шпионит и так же тихо-мирно убивает врагов, пусть порой и не менее жестоко и куда менее благородно.
[indent] — Доложи ситуацию. — Ренджи встает и обходит футоны, чтобы взять чайник с водой и пиалу, из которой, по всей видимости, пил Токи-сан, но свою искать в одеялах желания нет никакого.
[indent] — Миссия успешно выполнена. Глава доволен. Как докладывает мой человек, они через неделю собираются что-то предпринять — точные намерения мне так и не удалось выяснить.
[indent] Значит, ничего нового в отношении планов главы, которые Ренджи, если честно, даже не хотел разгадывать до конца — оружие империалистов господину явно не для коллекции, как бы саркастично это не звучало даже при раздумьях.
[indent] — Куросава-доно, больше не устраивай подобных штук! Мне пришлось тащить не только твоего этого иностранца, но и тебя, и за тебя же поджигать корабль! И прикрывать твой зад перед главой!
[indent] — Не бухти, Огури-доно, это твоя работа. — Уставше и с легкой улыбкой отрезал Ренджи, опустошая пиалу, а после подходя к другу, чтобы опуститься на вторую подушку. Но Кё-сан прав, командир натворил дел, конечно.
[indent] — Ренджи-сан! — Минору залетел в дом с таким громом, что, во-первых, впечатался в спину Огури, а во-вторых, чуть не оглушил их обоих и того гляди, заодно еще и Токи-сана со всеми жителями окрестных домов. — Ренджи-сан, вы проснулись! — Слава ками, хоть не перешел на японский язык — нечего чужакам уши греть, в этой деревне Ренджи уже давно никому не доверял, кроме своих проверенных людей.
[indent] — Вот засранец! Ты чего так орёшь и где твои приличия, шкет?! — Огури отвесил пацану подзатрещину, тот сразу неловко упал на колени, припав лбом к татами, как еще недавно делал сам Ренджи, и отчетливо громко от всей души принес свои извинения.
[indent] — Минору-кун. — Внезапно жесткий бесцветный тон Ренджи ни о чем хорошем не говорил, и мальчик об этом прекрасно знал, а потому покорно ждал списка своих провинностей и наказания, всё ещё приклеившись к полу напротив столика между обоими мужчинами. — Почему у тебя в снаряжении было оружие, о котором я ничего не знал? Чтобы такого более не повторялось! Вольно!
[indent] — Так точно! Прошу простить, больше не повторится! — Ренджи мягко отмахнулся от разогнувшегося пацана, отпуская его на улицу молчаливым жестом, и вновь взглянул на усмехающегося Огури, явно довольного небольшой взбучкой — Ренджи часто слушал, как он бухтит по поводу того, что мальчишка слишком разбалован.
[indent] — Что насчет моего гостя? — Уже мягче спросил Ренджи, переводя взгляд за спину друга и наблюдая за тем, как Минору что-то говорит Токи-сану снова. Видимо, мальчик всё же заинтересовался иностранцем — обычно он их очень недолюбливал.
[indent] — Не волнуйся. — Огури выпустил неспешную струйку дыма и протянул кисэру Ренджи, — главе нет никакого дела до твоего гостя. Он сказал, что это сугубо твоя забота. — Ренджи облегченно затянулся и, прежде чем вдохнуть ароматный крепкий дым до конца, подержал на языке, давая возможность быстрее ударить в голову и подольше прочувствовать себе вкус, а после, удовлетворенный и ответом, и воздействием табака, кивнул, выпуская "отработавший" дым на волю.
[indent] — А что насчет нас?
[indent] — Мы свободны.
[indent] Ками-сама, неужели они свободны?! Ренджи со смесью противоречивых эмоций уставился на Огури еще пристальнее, всё еще не готовый поверить в услышанное, но так ждавший этого. На что Кё понимающе покивал и усмехнулся — он, похоже, тоже не слишком-то верил в сказанное самим собой. Что ж, всё еще могло несколько раз поменяться. Нужно будет посетить главу лично, а после, наконец, покинуть эту деревню и сам клан.
[indent] — Хорошо. Пускай приготовят комнату Токи-сану и обеспечат ему должный отдых.
[indent] — Да всё уже давно приготовлено, как и источник никуда не убежал. Юи-сама уже в курсе, что вы очнулись, и варит свой фирменный оздоровляющий суп. — Видя, как Ренджи моляще взглянул на него дико голодным страдальцем, Кё рассмеялся и добавил, принимая трубку назад. — И кучу всяких вкусностей. Я, с твоего позволения, тоже отправлюсь отдыхать.
[indent] — Хорошо. Пусть сменят белье. — Ренджи уже приготовился устроиться в еще более расслабленную позу, как поднявшийся из-за стола Огури, вдруг наклонился и прошептал.
[indent] — Кстати, тот воин с непроизносимым именем и топорами, а так же юнга живы. Они в надежном месте и под присмотром моих людей. — И вышел, явно довольный проскользнувшими на бледном замученном лице Ренджи сначала удивлением, потом облегчением, а после и благодарностью вперемешку с гордостью за своего человека. — Минору-кун, проводи гостя в его комнату.
[indent] Ренджи почти не посмотрел на своих подопечных и Токи-сана, прикрыл глаза, подперев голову рукой, и сделал вид, что дремлет, хоть стол, за которым он сидел и был прямо напротив них. Ему было достаточно слышать.
[indent] — Этот пацан, как вы уже знаете, Минору, меня же зовите Огури-сан. Если вам что-то понадобится, он будет рядом. Как к вам обращаться? — Огури пыхал неспешно трубкой, разглядывая гостя едва улыбающимися глазами, что могло означать его наивысшее расположение, потому как доверял своему господину да и сам неплохо разбирался в людях. И в отличие от Минору сразу проникся этим иностранцем, иначе бы даже рядом не положил со своим господином. — Вы можете отдохнуть в своей комнате или во дворе, либо погреть косточки в нашем источнике. Чуть позже вам принесут еду, опять же по вашему желанию — либо в комнату, либо к источнику. Доброго вечера, Токи-сан. — И Огури, не глядя на якобы дремлющего Ренджи, отправился по крыльцу прочь, оставляя иностранца на мальчишку с его важным поручением.

Отредактировано Ren Mochizuki (01.04.2022 15:40:53)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Оставшись в полном одиночестве, Ренджи тяжело, но бесшумно вздыхает. Казалось бы, он должен испытывать некое чувство умиротворения и радости — они, наконец-то, свободны и могут вернуться в затерянную в горах деревню шиноби или отправиться и вовсе, куда глаза глядят, пока шаткое положение в стране всё ещё позволяет путешествовать свободно, кормясь мелким заработком. Но на душе отчего-то неспокойно и как-то чрезмерно одиноко: он будто потерял некую важную часть себя — получив желаемое, потерял желание чего-либо желать и делать. Разве что обрел новое желание, но оно казалось ему и вовсе невыполнимым. Ренджи чувствовал себя вновь потерянным, хотя казалось бы нашел себя — непозволительное для человека, ответственного за чужие жизни, состояние.
[indent] Он еще какое-то время подремал, не двигаясь, а после, не дожидаясь, когда появится служанка, чтобы сменить белье, поднялся с подушки и переодел своё окровавленное нижнее кимоно, облачившись в бело-красные тона, хотя настроение отчасти маячило где-то на черных одеждах, но он хотел порадовать Юи. Да и, если эти смехотворные раны вновь вскроются, будет не столь заметно — сестре и без того досталось волнений, слишком уж она впечатлительная и нежная особа. Красители цвета крови исторически давно уже вышли из обихода, но у Ренджи был свой особый поставщик тканей, который доставал их аж из Китая — хоть какая-то маленькая радость, чтобы почувствовать себя чуть более счастливым, находясь в доме своего детства, который в скором времени перейдет к сестре.
[indent] Служанка постучалась как раз в тот момент, когда Ренджи заканчивал с перевязками — он давно наловчился прятать свои предплечья самостоятельно. Заправив кончик белой повязки у запястья внутрь, ему вдруг вспомнилось, как Токи-сан успокаивающим движением погладил это место, и Ренджи провел пальцем от выступающей косточки к середине ладони, задумавшись о линиях, что расчертили её своим особым узором паутины из предначертанной только ему судьбы. Девушка попросила разрешения войти, и Ренджи негромко отозвался, выныривая из своих меланхоличных размышлений — ему никогда не нравилось это состояние, когда оно вдруг решало навестить его и заключить в свои ледяные объятия, и сейчас он был крайне им недоволен. Поэтому поправив кроваво красный пояс на хакама, мужчина улыбнулся девушке и вышел, оставляя её распоряжаться в комнате — пришло время навестить сестру.
[indent] Лишь бы не думать о человеке, сумевшем перевернуть всё внутри его души.
[indent] — Ренджи-сама... — Сестра вместе со служанкой заканчивала уже приготовление пищи. Хрупкая миниатюрная девушка с печальной улыбкой, она расцвела при виде своего старшего брата и господина, но Ренджи знал, что внутри нее таятся сомнения и страхи, касаемо лишь собственной судьбы — она давно видела в нем соперника. — Как вы себя чувствуете, брат?
[indent] — Всё хорошо, я в порядке, Юи-доно. — Он улыбнулся и опустился на одну из подушек напротив девушек, что лежали вокруг очага.
[indent] — Я собиралась подать вам в общей зале вместе с Огури-саном и вашим почетным гостем. — Засуетилась вдруг она, на что Ренджи лишь мягко улыбнулся.
[indent] — Не нужно, я хочу побыть с вами, сестра. Да и они уже отдыхают — в нашем возвращении нет ничего особенного.
[indent] — Как скажете, брат. — Девушка склонила голову и улыбнулась, приняла от служанки пиалу, а после отпустила ее отдыхать. — Минору-кун уже отнес еду вашему гостю. Отведайте и вы. — Наполняя глубокую пиалу супом, что всё ещё висел над огнем, она протянула посуду Ренджи и покорно улыбнулась вновь.
[indent] — Оздоровительный супчик Юи-доно лучшее лекарство от всех бед. — Ренджи поблагодарил сестру за еду и принялся есть.
[indent] Они провели за беседой около получаса, Ренджи попросил выпить с ним и отвлечь от своих потерянных дум, заодно несколько успокоил и девушку, что ей нечего опасаться за свою судьбу и замужество. Пожелав сестре добрых снов, он попросил её собрать оставшиеся закуски и через Минору отправить к источнику. Теперь настало время погреть косточки и попробовать, действительно, расслабиться в полном одиночестве, а заодно привести себя в окончательный порядок.
[indent] Он уже неспешно шел в конец двора, бесшумно ступая по бревенчатым и идеально чистым доскам террасы, попивая саке прямо из сосуда, как его догнал Минору.
[indent] — Ренджи-сан! — Мальчик на мгновение замешкался, но заметив странное настроение Ренджи, хитро прищурился и добавил, — а я вас догнал. — На что Ренджи усмехнулся — иногда он совершенно не понимал его манеры общения, как, впрочем и много кого другого — зачем говорить очевидное, если можно просто вместе помолчать.
[indent] — Через два года ты станешь мужчиной, а в голове до сих пор детские забавы. — Ренджи качнул головой и сделал еще один глоток, впрочем, в его голосе не было ни грамма упрека или злобы — пускай хотя бы этот мальчишка побудет еще немного беззаботным. Тем более, когда он единственный выполнил своё задание практически без отхождений от плана, если не считать, конечно, сонного зелья.
[indent] — Мы скоро уйдем отсюда, да? — Минору шел рядом и чуть позади на пол шага. Ренджи удивленно воззрился на него сверху вниз и заметил, что мальчика потупил свой ясный взор, уставившись в поднос с закусками.
[indent] — Переживаешь по этому поводу?
[indent] — Я буду скучать по этому дому. — Минору отчаянно вздохнул, на что Ренджи улыбнулся и потрепал его по голове, растрепывая сильнее собранные в пучок волосы.
[indent] — Я тоже. Но не переживай, этот дом будет в надежных руках.
[indent] — Он достанется Ито-сану! Ненавижу Ито-сана! — Надулся пацан, вдруг взъерепенившись.
[indent] — Отчего же? Он хороший человек и достойный муж.
[indent] — Вы себя-то слышите?
[indent] — А ты себя? Не пристало противоречить старшему. — И Минору достался легкий подзатыльник. Они уже пришли к источнику, но сам источник пока что был закрыт от их взора бамбуковой живой ширмой. Мальчик почему-то затормозил, уцепившись за рукав Ренджи, будто хотел его задержать.
[indent] — Он пристает к вам самым жутким образом и надо мной всегда смеется. Как он будет любить Юи-саму?
[indent] — Уверен, что он сделает ее счастливой женщиной. Отчего тебя заботят такие вещи? Это дело старших.
[indent] — Почему вы защищаете этого мерзавца? Даже Огури-сан его не любит! А вы? Вы что же любите его? Он как-то говорил, что вы его любили!
[indent] — Ч-что? — Ренджи задохнулся, почувствовав, как внезапно среагировал на возмущение мальчишки своим собственным — видимо, саке совсем в голову дало — а посему попытался вернуть себе спокойствие. — Я... я никогда никого не любил. Всё верно, я бы ответил ему, если бы не попал в плен — Ито-сан очень красиво и достойно ухаживал — я только-только прошел церемонию совершеннолетия и принял присягу самурая. Он честный человек, хоть и чрезмерно пылкий в своих желаниях и не всегда знает, когда нужно остановится — всё это лишь потому, что я разбил ему сердце по возвращении и разбивал много раз после. Это только наше с ним дело! Почему тебя волнуют такие серьезные взрослые вопросы?
[indent] — Но ведь теперь вам не надо разбивать ничье сердце? Теперь вы не самурай!
[indent] — Да что происходит?
[indent] — Ренджи-сан, вы мне как брат! И я скоро тоже стану мужчиной, а поэтому мне важен ваш совет!
[indent] — Нашел время... Ты говоришь странные вещи, я хочу отдохнуть! — И Ренджи нетерпеливо зашел за бамбуковую ширму, ворча себе под нос про свихнувшегося мальчишку. Мало того, что Минору слишком внезапно заинтересовался сюдо, так ещё и вёл себя как-то странно. А может, это Ренджи почувствовал себя странно — ощущение, что в его душу забрались без спросу и церемоний, будто растормошили позабытых демонов и вспороли то, что он бережно скрывал и хранил от чужого взгляда. Особенно теперь, когда умудрился впервые полюбить, хоть и не был до конца уверен в своих чувствах. Но точно знал, что заинтересовался и весьма серьезно, а это уже первый шаг.
[indent] — Я оставлю поднос здесь. Простите, Ренджи-сан. — Отчитавшись и опустив закуски на плоский камень, Минору осторожно взглянул куда-то и даже, кажется, подмигнул — или Ренджи только показалось? — и поспешил удалиться.
[indent] — Глупый мальчишка! — Ренджи поставил сосуд с саке на поднос и начал раздеваться, снимая первым делом красное верхнее кимоно и повязки с рук. — Не зря Огури вечно бухтит, что я слишком многое позволяю этому паршивцу! — Он так и не перешел на японский.
[indent] От воды шёл горячий влажный пар, над головой разверзлось чернильное небо, полное звезд, в листве шелестел прохладный весенний ветер, маняще пахло сакурой. Вокруг царили, казалось, тишина и умиротворение. Наконец-то, он один. Разве что в ушах шумит от саке и столь долгого пребывания под снотворным зельем. Ренджи захотелось побунтовать в кои-то веки, и он не пошел в банную комнату, решив разоблачиться прямо здесь.
[indent] Последней на камень полетела нижняя белоснежная сорочка, распущенные волосы с мягким шорохом соскользнули с ткани и рассыпались по плечам, груди и спине, частично закрывая многочисленные шрамы по всему телу, полученные, как в детстве от многочисленных тренировок, так и в плену, так и в реальных боях до и после. Многие считали его безупречным, что мужчины, что женщины, но только Огури и лекарь из ныне живущих видели его изуродованную изломами багровых или еще более белых шрамов и застарелых ожогов белоснежную кожу, далекую от того самого идеала, но близкую к украшению настоящего воина.
[indent] Ренджи вновь тихо шикнул, раздосадованный поведением Минору — испортил всё настроение, направленное на желание расслабиться и отогнать от себя гнетущие мысли — и погрузился в горячую воду. Хорошо, что Минору хоть что-то верно сделал: пристроил поднос поближе к воде.
[indent] — Хорошо... — Тихо прошептал он, впервые перейдя на родной язык, и расслабился, облокачиваясь спиной на теплый валун. Интересно, Токи-сан уже спит? Как вдруг, что-то заставило его раскрыть глаза и выпрямиться, шумно бултыхнув водой.
[indent] — Т-токи-сан.... Это вы? — В сгустившихся тенях едва угадывался знакомый силуэт, испещренный темными татуировками. — Вы здесь? Прошу простить, мне сказали, здесь никого нет.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

По голосу мужчины Ренджи сделал вывод, что тот взволнован и чувствует себя некомфортно — и Ренджи мог его понять. Мало того, что оказался в подвешенном положении то ли гостя, то ли пленника, так ещё и чужая культура, с которой никто не удосужился ознакомить, давит со всех сторон.
[indent] — Всё верно — мои владения; но вы — мой гость, и я хочу, чтобы вам было комфортно. — Откликнулся Куросава как можно более добродушно и искренне, но без заискиваний. С Токи-саном он не заискивал ни разу с самого начала. Он вообще никогда и ни с кем не заискивал, возможно, оттого и имел свои определенные проблемы: одно дело — иерархия и подчинение, другое — лесть и корыстные цели во благо собственного благополучия.
[indent] — В этом вы правы, — Ренджи удивлен от услышанного про духов, а потому мягко улыбается с едва слышным доброжелательным смешком, больше похожим на шумный выдох — он почти всегда так смеялся да и улыбался, редко показывая зубы. Разве что, может, когда-то совсем в детстве или юности. Он оборачивается к подносу, чтобы наполнить свою пиалу саке, и ответно салютует иностранному гостю:
[indent] — Kanpai. — А после поворачивает голову  в профиль, прикрывает рот рукой и выпивает залпом, прикрыв и глаза. — Я хочу, чтобы вы остались. — Добавляет серьезно и коротко, но без приказной ноты командующего. Рядом с Токи-саном всё очень странно, но Ренджи даже не нужно следить за тоном своего голоса — он сам льется мягким умиротворенным ручьем, олицетворяя, как нельзя ярче иероглиф его фамилии. Однако ему всё еще несколько стыдно за ту импульсивную, пусть и короткую, выходку в борделе.
[indent] — Ваше общество приятно для меня. Но не стоит оставаться только лишь в угоду этикета — только, если моё общество, Токи-сан, вам не досаждает. — Ренджи берет с подноса сасими тунца и окунает его в соевый соус, где уже растворен васаби. — Мы оба взрослые мужчины и бывалые воины из разных культур, поэтому давайте побудем сами собой хотя бы здесь? — Он улыбнулся, взглянув в сторону Токи-сана, и отправил в рот кусочек тунца. Ренджи вновь расслабленно облокотился о горячий камень и прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом закуски. Некое умиротворение, распариваемое горячим паром вкупе с прохладой наступающей ночи, растекалось по жилам вместе с алкоголем, выстраивая мысли в относительный гармоничный порядок.
[indent] — А вы знали, что сасими означает "пронзенное тело"? — Ренджи подает голос непринужденно, нарушая воцарившуюся на какие-то мгновения тишину, и снова тянется к подносу, чтобы наполнить свою пиалу саке. — Это было придумано еще в период Муромати, потому как слово "резать" могли употреблять лишь самураи. Столько правил и нюансов, правда? Но вы всегда можете обратиться к Минору-куну или даже ко мне, если что-то вводит вас в затруднение. Kanpai! — И вновь выпивает, шумно выдыхая в конце. — Надеюсь, еда и закуски вас полностью удовлетворяют? Если вы хотите что-то более близкое к вашему привычному рациону, сообщите, я попробую воплотить ваши пожелания.
[indent] Ренджи улыбнулся, но не закусил алкоголь и даже не отвернулся, напротив, устроился чуть более удобно, чтобы иметь возможность наблюдать за Токи-саном, пусть и в виде неясного силуэта, испещренного черно-красными узорами ритуальных и биографических татуировок. Как он и сказал, Ренджи собрался быть самим собой и делать то, что хочется, даже, если это претит этикету. Может, хоть так они станут чуть ближе друг к другу, и Токи-сан начнет ему хоть немного доверять.
[indent] — Я приятно удивлен, что вы почувствовали духов. Не каждый местный способен на это. Выходит, вы, действительно, добрый и достойный человек, как мне и показалось с первой нашей мимолетной встречи, еще тогда, когда вы остановили тот переполох. — Он подпер ухо кулаком и искренне улыбнулся, пусть и плотно сомкнутыми губами. Волосы, так и не собранные ни в косу, ни в пучок, намокли и теперь окружили его бледные плечи и грудь, прилипнув к коже, словно те же мистические татуировки.
[indent] — Только не говорите, что любой сделал бы то же самое. Это далеко не так, и вы, как бывалый путешественник, знаете это даже лучше меня. — Ренджи вновь улыбнулся, чтобы продолжить, — в нашей стране очень любят банные процедуры и горячие источники. Считается, что здесь очищается не только тело, но и душа. Токи-сан, позвольте раскрыть перед вами мою душу. — он выпрямился, чтобы вновь налить себе саке. К собственному удивлению, Ренджи не волновался.
[indent] — Есть прекрасная книга — сборник рассказов. В одном из них говорится о раненом самурае и лекаре, спасшем ему жизнь. Когда самурай полностью восстановил своё здоровье и собрался отправиться домой, он поклялся, что через год, именно в этот день вернется к лекарю. И вот прошел год, настал этот день. Лекарь и его старушка-мать ждали самурая, накрыли стол, но наступила глубокая ночь, а самурай так и не приходил. Тогда лекарь в отчаянии отправился ему навстречу и, действительно, у врат деревни обнаружил самурая. Он повел его домой, предложил алкоголь и угощения, но самурай ничего не ел и не пил, и был почему-то опечален. Тогда лекарь поинтересовался, что же гложет самурая, и тот поведал. Поведал, как ровно год назад, возвращаясь домой, оказался окружен врагами, и чтобы не попасть в плен, чтобы вернуться к своему лекарю, он убил себя. — Голос на мгновение дрогнул, а глаза увлажнились. Ренджи коротко прочистил горло и выпил, вновь салютнув Токи-сану с традиционным тихим возгласом.
[indent] — Вам не показалось решение самурая абсурдным? Или... чем-то еще иным? — Возвращая пиалу на место, Ренджи поднял свой затуманенный взор на своего гостя. — Вы же поняли, что эти мужчины любили друг друга? Вот и я "убил себя", чтобы спасти вас. И, кажется, у меня получилось — мой господин освободил меня и моих людей, а значит, свободны и вы. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам и вашим людям вернуться на родину. Ваш юнга и тот человек, который сражался с Огури-саном, они живы. Была бы моя воля, я оставил бы в живых всех, но такова цена войны, и, думаю, вы лучше меня знаете об этом. — Он выпил еще, подняв свою пиалу уже за погибших. А после продолжил, вновь не закусывая.
[indent] — Говорю вам прямо, Токи-сан. Вы разбудили в моей душе то, от чего много лет назад я отказался. Вы мне нравитесь, и я имею ввиду ту самую симпатию, которая может возникнуть между любовниками. Я не прошу вас отвечать мне, я приму ваш отказ и не буду вам докучать, не переживайте — вы даже не заметите дискомфорта, ежели данные чувства от мужчины претят вашей культуре и лично вам. Вы уже сделали меня счастливым, вернув возможность стать кем-то вроде того самурая из книги. — Мягкая улыбка озарила его чуть покрасневшее от жара воды и крепости алкоголя бледное лицо, освещаемое выглянувшей из-за облаков луны. Ренджи смотрел на мужчину нежным взглядом с толикой благодарности и чертовски сильно жалел лишь об одном — что не может разглядеть человека, растопившего лед внутри, четко и ясно.

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

На мгновение Ренджи всё же показалось, что он перегнул палку со своей прямолинейностью в отношении столь чуткой и неизвестной ему материи, как расцветающая влюблённость, заинтересованность и влечение. Соотечественники испокон веков обходили эти сложные вопросы витиеватыми путями, прибегая к символизму и его красоте неявных словесных узоров, способных запутать или вовсе увести в иное направление несведущего. Ренджи уже несколько раз пытался донести свои мысли и чувства до Токи-сана, блуждая где-то рядом, будто не способный ступить на путь символизм всецело и опасающийся слишком сильно отдалиться от него — музыка всегда давалась мужчине лучше той же поэзии, кою изучали будущие самураи и с которой бок о бок шли уже ставшие воинами чести.
[indent] Наверное, нужно было с самого начала прибегнуть к разговорам через мелодии своей души, которыми он мог бы поделиться с пробудившим его от многолетней спячки мужчиной.  Искусство, как и поступки человека чести порой много лучше олицетворяют истинное положение вещей, чем любые слова, особенно, если испытываешь затруднение с чувствами и природой тонких материй.
[indent] Токи-сан нёс в себе, буквально на своём теле, судьбу воина, но Ренджи казалось, что эту судьбу мужчине выбрал его отец. Так же, как и судьба Ренджи стать воином была предопределена его рождением в семье самурая высокого ранга от женщины-куноичи: либо путь чести, любил путь ночи, но он бы стал воином так или иначе. А ведь в них обоих была заточена многогранная чувственность и что-то более глубинное и сложное, чем дисциплинированность и философия войны. Это Ренджи понял ещё в трактире, а после открыл для себя и в борделе; это в очередной раз прояснил только что уже и сам Токи-сан. Удивительный человек, заточенный в ледяной панцирь одиночества и душевной боли, который не менее удивительным образом начинает таять в самый невероятный момент, тот самый, когда Ренджи ожидает этого меньше всего: сколько раз он уже совершил ошибок в их уединенных встречах — делая шаг вперёд, непременно оказывался через мгновение на два позади. И, вероятно, как-то так ощущал себя и сам Токи-сан всё это время в отношении слепого музыканта, а после и бандита, а теперь уже и гостеприимного хозяина дома. Именно поэтому Ренджи показалось, что нужно действовать в итоге непросто осторожно, а напролом. В конце-концов подобный путь, как он слышал, тоже вполне действенный. Не зря говорят, что в любви, как и в войне, все средства хороши. Он испробовал несколько, в основе пытаясь донести всё же именно искренность, но только отпугивал. Нелепый из него всё-таки воин любви, абсолютно ужасный!
[indent] Может, и сейчас он снова сделал что-то не так, но Ренджи не жалел. Они — оба мужчины, оба воины, привыкшие к суровым испытаниям судьбы, что отразилось и на теле, и в душе, выходя через характер и выпестованную холодность, коя у каждого была своя.
[indent] Токи-сан молчит, и Ренджи собирается сказать что-то ещё, увести столь пикантную тему в иное русло, более беззаботное и, возможно, даже бытовое. Алкоголь и закопошившееся, наконец, волнение подталкивают на путь шуток и веселья, но Ренджи всегда считал, что развлекатель из него так себе — даже с учётом имения социальных навыков по расслаблению и/или соблазнению человека для изъятия из него необходимой информации. Но с соблазнением на практике, как казалось самому Ренджи, у него имелись проблемы. Слишком категоричное отношение к самому себе не позволяло взглянуть здраво на многие моменты, да и, честно признаться, применить эти навыки слишком уж явно — ему был неприятен слишком интимный, а иногда и просто ничего не значащий телесный контакт с кем-либо. Поэтому он всегда старался сразу же одурманить цель и держаться подальше, пока та пребывала в своём сладком сне.
[indent] Но не с Токи-саном. Рядом с этим человеком всё переворачивалось с ног на голову, вырывались чувства и неосознанные желания, порой даже не давая возможности подумать. Рядом с ним Ренджи становился самим собой.  Точнее тем, кого и сам-то толком не знал, потому что когда-то давно не дал возможности этой части себя даже раскрыться — сорвал бутон сакуры в самом начале его набухания. А теперь бутон не только смог набрать сил, но и приоткрыть свои хрупкие лепестки — Ренджи хотелось, чтобы тот начал цвести и благоухать, но он мог лишь ждать, покорно вверив кувшин с водой в руки Токи-сана.
[indent] И Токи-сан сдвинулся с места. Поначалу Ренджи показалось, что мужчина просто устраивается поудобнее, максимум — хочет подсесть чуть ближе, чтобы вести беседу в более комфортном русле без повышения голоса. Но мужчина продолжает своё движение навстречу, и Ренджи может лишь зачарованно наблюдать за тем, как лунный свет и неяркий блик фонаря облизывают растатуированную бледную кожу, пока натренированные мышцы играют на крепком подтянутом торсе и руках — опустить взгляд ниже он не решается. Отчего-то даже несмотря на танцующий в воздухе пар и изрядно слабое зрение Куросава прекрасно видит мужчину, взломавшего его собственные внутренние ледяные тиски. А если говорить более откровенно, то и чувствует на совершенно ином уровне, даже не том, на котором ощупывал мир с полностью закрытыми глазами. Наверное, это и есть сила любви? И при каждом следующем шаге, при каждом тихом всплеске воды и каждом футе укорачивающейся между ними дистанции, действительно, начинает видеть всё более четко, хоть и размыто. Ровно до тех пор, пока Токи-сан не оказывается совсем близко, опускаясь прямо напротив. Ренджи кажется, что он чувствует чужое дыхание собственной кожей и не может даже вздохнуть.
[indent] Он замирает и вовсе, когда щеки касается чужая рука. Ему не оторвать взволнованного взгляда от мужчины, что сейчас полностью завладел его вниманием и зачаровывает своим надломленным уставшим взглядом всё сильнее. В этом взгляде плескается и что-то ещё, что пока что ускользает от Ренджи. Может, Токи-сан, действительно, обладает некой магией, а не просто способен ощущать миры и духов? Ренджи готов утонуть в этих глазах бесповоротно, и это лишь за эти пару мгновений!
[indent] Сердце начинает биться всё сильнее, окутываемое ранее не познанным трепетом, а по влажной коже бегут мурашки от чужих касаний. Токи-сан всё-таки позволил себе получить желаемое — прикоснуться и почувствовать.
[indent] Ренджи боится пошевелиться, и это происходит с ним впервые. Он распахивает глаза ещё шире, когда мужчина припадает к его груди, обнимая за пояс. Смотрит куда-то прямо пред собой, но не видит абсолютно ничего. Затрепетавшее сильнее прежнего сердце, кажется, сейчас и вовсе подпрыгнет, чтобы вырваться из плена сковывающей костяной клети, но неминуемо застрянет в горле. Горячее дыхание обжигает кожу, а чужое тепло начинает плавить грудь и поясницу. Ренджи внезапно очухивается от обескураженности поступком Токи-сана и собственных ощущений и обнимает, следуя, как чужой просьбе, так и собственному желанию подарить хотя бы толику тепла. Его тоже никогда не обнимали, по-крайней мере, по-настоящему. Сейчас же, от этих объятий, казалось, весь мир готов был перевернуться снова.
[indent] Ренджи облокачивается спиной на камень, имеющий столь удобный небольшой наклон — градусов в пятнадцать, будто вежливый поклон — и ненавязчиво, почти незаметно утягивает Токи-сана за собой, чтобы ему было удобнее лежать на груди. Руки обнимают чуть крепче, но более осторожно, лишь бы не задеть ожог и вновь не разбередить старые незаживающие раны. Было бы славно, если бы народная медицина и местный климат с его источниками помогли бы Токи-сану забыть об этих ранах и излечить не только тело, но и душу.
[indent] То, что слышит Ренджи, оно и сладко, и больно. К тому же слишком знакомо. Возможно, с иными нюансами, возможно, и вовсе он не имеет права чувствовать застарелые отклики от данных признаний, но что есть, то есть. Однако, он не решается комментировать данные слова про семью. А лишь тихо и твёрдо произносит без тени сомнений, глядя во внезапно чистое звездное небо:
[indent] — Я хочу узнать вас ближе, Токи-сан. Хочу идти рядом с вами, куда бы вы не пошли. Только, если вы позволите. Но вы всегда можете полностью положиться на меня. Пожалуйста, помните об этом.

Отредактировано Ren Mochizuki (08.04.2022 02:48:13)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро

Время замедляется вместе с тревожным дыханием и взволнованным сердцебиением обоих мужчин, что всё же сумели обрести некий покой в объятиях друг друга. Саке пьянит расслабившееся сознание и тело, распаренное горячим источником. Наблюдая из-под полуопущенных ресниц за зажигающимися на чернильном небосводе звёздами, Ренджи думает, что мог бы провести вот так всю жизнь — прижимая к себе истерзанного и затерявшегося в самом себе и окружающем мире мужчину из далёкой северной страны, такой же неприступной, опасной и притягательной, как её заблудший сын. Пускай Куросава читал лишь кусочки воинственных, но вместе с тем отчасти романтичных легенд, заглядывался рисунками и даже фотографиями будоражащей воображение природы в особо редких книгах, слышал и вовсе урывками некие упоминания о северных европейских странах от англичан и голландцев, но уже этого хватило, чтобы очароваться и проникнуться интересом к великим когда-то завоевателям с бесплодных скалистых земель, испещрённых глубокими и прекраснейшими фьордами, к их верованиям и философии. Токи-сан своими небольшими рассказами и своей сущностью лишь усиливал желание узнать о другом мире как можно больше. О мире, где родился, жил и рос Токи-сан.
[indent] Ренджи хотел узнать о самом мужчине как можно больше, словно любопытный ребёнок, прямо здесь и сейчас, но он всё же молчал и не нарушал тишины и той идиллии, что воцарилась между ними в этим минуты, а то и часы. Ему нравилось, что с этим немногословным удивительным человеком можно просто помолчать, созерцая природу и наслаждаясь застывшим мгновением, ощущая при этом абсолютный комфорт и правильность происходящего — это даёт надежду на то, что Токи-сан освоится в чужой для него стране довольно скоро и перестанет чувствовать себя чужим. Вот только….
[indent] «Вот только почему вдруг я задумался об этом? Ведь он захочет вернуться даже несмотря на то, что нигде не может обрести свой дом.» — Всех рано или поздно тянуло в те земли, где человек впервые увидел свет, выйдя из утробы матери, где провёл детство и где был счастлив, где повзрослел, где защищал свою семью. Но… но быть может Токи-сан исключение? Такое же исключение, как сам Ренджи, который так же никак не мог найти собственного места, имея по сути два дома, но оба были по сути для него пусты, хоть и дороги по-своему, как и люди, живущие или жившие там, которых он должен был или должен будет защищать. Правда, теперь, с путешествием в деревню матери всё станет много проще. Наконец-то… наконец-то он обретёт душевный покой…
[indent] Так он думал до встречи с Токи-саном. Так он думал ещё той ночью во время операции на корабле. Так он думал ещё несколько часов назад в своей, а после и комнате сестры. Так он думал ровно до того момента, как Токи-сан ответил на его чувства. Будет ли ожидаемый покой истинным, если они разойдутся на перекрёстке жизни? Ведь между ними окажутся не просто мили, а океаны и моря. И вернуться, чтобы просто увидеть ещё хотя бы раз воочию дорогое сердцу лицо, коснуться и почувствовать его через кончики пальцев… вернуться, как в данных в рассказе обещаниях уже не получится. По-крайней мере, не столь скоро и ещё более опасно. Тем более, что покидать свою страну детям Восходящего солнца несмотря на снятие изоляции всё равно запрещено.
[indent] Ренджи тихо вздохнул. Он нежно поглаживал спину моряка-воина, лаская растатуированную кожу и расслабившиеся мышцы. Пробегался щекочущим, едва ощутимым касанием пальцев по позвоночнику, а после всё же прошёлся кистью к шее, пока не забрался пальцами в спутанные густые волнистые волосы мужчины. Чтобы услышать приятные расслабляющие слова. Ренджи мягко улыбается, полностью закрывая глаза, но ему приходится выпустить из своих объятий внезапно заволновавшегося и пожелавшего отстраниться Токи-сана.
[indent] «Куда же вы?» — Так и крутится на языке, и Ренджи не может понять, что именно так переполошило мужчину, как вдруг он и вовсе соскальзывает под воду, проявив от волнения и стыда дюжую неловкость. Куросава только и успевает, что чуть податься вперёд в попытке ухватить своего гостя за руку или плечо, но тот успешно выныривает обратно без чьей-либо помощи, обрызгав при этом всё вокруг. Аккуратно вытерев глаза согнутым пальцем, Ренджи мягко улыбается, глядя на совершенно засмущавшегося мужчину.
[indent] — Мне нравится вас слушать, Токи-сан, — парируя извинения и сомнения в умении поддержать беседу, — и нравится что и как вы говорите. И вы не сказали ничего ужасного, ведь это правда — мы же с вами знаем, что именно произошло в борделе; а любопытствующим ушам остаётся фантазировать. — Он улыбается очевиднее и подаётся к Токи-сану ближе, совсем вплотную, потому что наклоняется и тянется через него к своему подносу с саке и закусками, которые находятся по левую руку от мужчины. Возможно, ему просто хочется немного подразнить Токи-сана; возможно, хочется ещё немного почувствовать волнующую близость и жар его кожи вместе с опаляющим дыханием у влажного виска; возможно, хочется взглянуть совсем близко, оказавшись чуть ниже, в самые глаза.
[indent] — Вот, скушайте это, — заботливо шепчет он, разорвав на мгновение зрительный контакт и чуть выровнявшись, чтобы донести до губ своего избранника, наощупь подцепленный сасими кальмара. — Нравится? Я бы послушал о кухне и обычаях вашей страны, но, видимо, не сейчас. — Ренджи изящно улыбается, слегка наклоняя голову на бок и не моргая, смотрит мужчине в глаза, пока обхватывает губами самые кончики пальцев, на которых остался соус и ощущение чужих губ, словно пробует на вкус некое сложное блюдо.
[indent] — Ваше желание для меня важнее — с удовольствием попробую удовлетворить его. — Вновь улыбается, но уже именно глазами, в которых застыла искра осознанного ненавязчивого обольщения. Давая понять или пытаясь дать понять, что Токи-сану абсолютно незачем переживать по поводу того, что он может сказать нечто компрометирующее его намерения или чувства.
[indent] — Всё не так просто, Токи-сан. В нашей культуре очень много бакэмоно. Этим словом обычно называют всех монстров, духов и прочих сверхъестественных существ, а иногда и духов умерших, но редко — для них есть другое название: юрэй. Юрэй — безобидные призраки, но если они преисполнены негативными эмоциями, то обращаются в злого духа и становятся вполне материальными созданиями — людьми или даже животными. Их называют мононокэ. Они могут мстить и убивать тех, кто стал виновником их смерти или к кому они испытывали, например, ненависть, зависть или ревность при жизни, а могут просто разыгрывать людей, жестоко играясь с ними и обманывая. Они очень сильные существа и превзойти их может лишь их властелин  — Аякаси — дух, появляющийся после кораблекрушения. — Ренджи ненадолго замолчал, давая Токи-сану переварить услышанное, пока перебирал пальцами концы своих намокших волос на манер гребня, задумчиво рассматривая очертания их ног в ореоле мутной воды, а после добавил с лёгкой улыбкой, — некоторые думают, что молодого самурая, наследника и хозяина этого дома, на самом деле убили в плену много лет назад, и он вернулся мононокэ, служит главе клана и мстит его врагам все эти годы под личиной слепого музыканта-ниндзя. — Ренджи взглянул исподлобья на мужчину, — и теперь мононокэ свободен. Не хотите ли ещё выпить, Токи-сан?
[indent] И Ренджи, не дожидаясь ответа, вновь потянулся к своему подносу, но уже прижимаясь к своему гостю боком, а рукой опираясь о камень позади его спины, тем самым заключая в этакую клетку, из которой просто так не выбраться — уж точно не очарованному человеку.
[indent] — А есть цукумогами. — Будто бы ничего не произошло, всё так же спокойно рассказывая, Ренджи наполнил пиалы — Минору зачем-то положил их две, и теперь Ренджи понимал зачем, — предметы обихода, существующие более ста лет и обретшие душу. Например, этот кувшин для саке — он очень старый, и он вполне мог бы оказаться цукумогами. Как думаете? — Опуская наполненную пиалу в ладонь Токи-сана, Ренджи вновь взглянул на него совсем близко, наслаждаясь грубовато-утонченной красотой мужчины, закаленного в боях и в море. Видеть его столь четко и ощущать волнующее дыхание на своей коже представлялось смесью удовольствия и некой сладкой тягостной пытки. И помучить ею Куросава хотел и Токи-сана.

Отредактировано Ren Mochizuki (16.04.2022 00:04:57)

Подпись автора

алая луна, по чернилам серебро