Как оказалось, у любого чувства есть вещественность. Любая эмоция, рождаемая живым сознанием, мчится потоком гормонов по кровяным магистралям, и у всякой такой эмоции есть свой собственный, неповторимый запах. Сладкий флёр чужого возбуждения или же горечь неподъёмной кручины – всё это ударяло в ноздри голодного юного вампира, щекотало рецепторы, наполняло рот вязкой липкой слюной, которую, казалось, можно скатать в осклизлый шарик. В конце концов, существование вампира сводится лишь к кормёжке – в ней единственная радость, единственная цель новой недожизни, которая не может предложить ничего, кроме заиндевевшей клетки мёртвой плоти и гемоглобина, служащего ключом, чтобы эту клетку хоть ненадолго приоткрыть. Весьма жалкое положение раба, не способного от этой самой вечной жизни взять все те плюсы, какими она могла бы располагать, будь эта жизнь в рамках привычного обывательского понимания – но это бесконечный ад. Может, когда-то и мастер мог похвастаться медалями, заслуженными на ниве покорения вершин моральных устоев, и именно вечное существование в теле, которое ничего не испытывает, кроме непреодолимого желания жрать-жрать-жрать, превратило его в того, кто крадёт едва переступивших через порог совершеннолетия мальчишек и делает их своими послушными куколками? Это существо давно утратило контроль над всем, что оно имело, и единственным путём найти хоть какую-то уверенность в своих силах стало похищение мальчиков с последующим обращением и издевательством над ними.
[indent] Кзучилбара не слышал запаха чувств своего мастера. Он не ощущал того, что могло выдать в нём человечность – мастер не пах ничем, и все запахи, что он нёс, были взяты откуда-то извне, ему не принадлежащие и потому чувствовавшиеся на нём нелепым шутовским костюмом. Может, Зу мог бы поддаться воздействию психологического феномена, известного как “стокгольмский синдром”, если бы он ощущал в крови своего мучителя хоть какие-то чувства, выраженные запахами, может, однажды ему бы даже понравилось любое истязание от этого ублюдка, но мастер был мёртв. То, что в религии зовётся душой, было соскоблено из его нутра, от которого осталась только полость, и всё, что Зу видел – это похотливую недалёкую ящерицу, которую и обмануть-то оказалось не так уж и сложно. Нет, покориться такому куску дерьма было бы непозволительной роскошью для его горделивого мальчишеского духа, и именно поэтому он сейчас здесь. Поэтому он медленно убирает с глаз переплетение тонких паучьих пальцев и осторожно ведёт носом, как вылезший из земляной норки щенок – Айзава-сан живой. И душа Айзава-сана благоухает.
[indent] – Мне жаль, – говорит Айзава-сан.
[indent] – Я знаю, – тихо отвечает ему Зу.
[indent] Наконец, ему позволяют одеться. Пауза, повисшая между ними, затягивалась, и мальчишка был рад тому, что ему в итоге разрешили больше не демонстрировать себя в столь жалком, надломленном состоянии. Ему претила жалость, и он всегда старался жёстко пресекать чужие попыки её выразить по отношению к нему, однако, он сейчас так был вымучен, так забит и истощён, что принял подобное послабление почти с радостью. Он бы принял, наверное, что угодно, лишь бы не стоять голышом под чужим сосредоточенным взглядом, ломаясь от одной только необходимости говорить вслух о чудовище, которое превратило в чудовище его самого. Наверное, потом он будет себя за это корить, выговаривать себе, что надо было огрызнуться, надо было гордо расправить плечи и показать свою несломленность, в конце концов, не стесняться самого себя, насколько бы некрасивым телом он ни обладал, но это всё будет потом. А сейчас он рад и тому, что по его бёдрам сначала скользит ткань боксеров, а потом шуршит тёмная драная джинса. Когда мальчишка берётся за свитер, он слегка вздрагивает на произнесённое боссом имя, и часто-часто мигает, глядя на то, как из тени выныривает тот самый мальчик, который теперь к нему приставлен. Как, чёрт возьми, он тут оказался?! Стоял ли он здесь всё время, видел ли всё безобразие его подопечного? Не хотелось даже и думать, если так оно и было.
[indent] Однако на этом сюрпризы этого места не закончились. Замерев как истукан, Зу во все глаза смотрит на Айзава-сана, который только что добровольно отказался от того, чтобы трогать своего пациента, пока “тот не будет готов”. Он настолько привык к тому, что его мнение и чувства никому не интересны, что подобный шаг вызывает и оторопь, и трепет, и неожиданное возмущение – но почему? Мальчишка не хрустальный и не сахарный, выдержал бы не одно касание босса и не сломался бы пополам, к тому же в голове поселяется червяк тлетворной мысли – может, Айзава-сану просто противно прикасаться к нему и под благовидным предлогом он делегировал подобную грязную работу подчиняющемуся ему Минору? Вихрь мыслей и чувств настолько увлёк его, что Зу едва слышит указание не надевать пока что свитер – мальчик, потупив взгляд, неловко перекидывает его через спинку кресла.
[indent] – Не уверен, что кровь ещё во мне осталась, но можете попробовать, – в попытке вернуть себе естественной для подростка колючее безразличие на грани с пассивной агрессией, Зу коротко пожимает плечами и почти расслабленно плюхается на стул, подставленный Минору. Едва удерживает от падения, потому что в этот момент в глазах отчего-то потемнело, но успевает ухватиться за угол стола – помощь спохватившегося мальчика не понадобилась.
[indent] Он кладёт руку на стол – боль от проткнувшей кожу иглы почти не ощущается, и, что удивительно, туго и неохоче, но в колбу потекла его тёмная кровь. Раньше она была намного ярче, сейчас же представляла собой скисшее прогорклое желе – хорошо, что он вампир, а не зомби, и в его мёртвой плоти не суждено завестись опарышам. Во всяком случае, он на это надеялся.
[indent] – Слюны тоже немного и по качеству почти как кровь. Других выделений нет, – машинально сглотнув, говорит Зу, и тогда, когда он поднимает чуть любопытный взгляд на Айзава-сана, он широко открывает рот, позволяя Минору взять ещё один необходимый анализ. Отчего-то от этой сценки что-то внутри фантомно и нежно ёкнуло, будто в предвкушении чего-то большего, что вот-вот случится.
[indent] Но взгляд от начальника приходится отвести – Зу принимает из его рук ежедневник, смотрит на него и вдруг улыбается, слишком уж он любил подобные вещи. Блокноты, записные книжки, журналы, словом, всё, во что он мог бы вылить всего себя и запереть, отрезав от опустошённой личности, готовой снова быть немного сильнее и лучше, чем она есть на самом деле. Впрочем, помогало не всегда, лишь давало отсрочку неизбежному, и всё, что рассказал мальчик Айзава-сану – прямое тому подтверждение.
[indent] – Спасибо. Будет сделано, – немного приободряясь, отвечает Зу и в шутливой манере легко отдаёт честь двумя пальцами от виска. И вот ему кажется, что сейчас он сможет вяло побрести до своей обители, придерживаемый сбоку Минору, как вдруг в голову словно впечатывается молоток. Резкий внезапный запах великолепной крови, наполненной и жизнью, и душой, отправляет его в нокаут, зрачки вдруг сужаются до мелкой точки, а из глотки рвётся гулкий рык. Он уже совсем не слышит, о чём говорят остальные, потому что всё, чего Кзучилбара хочет прямо сейчас – это Айзава-сан. Рюга. Всего его, до каждой мелкой косточки и хрящика, до последней капли крови и лимфы – его хочется завалить прямо здесь, хищно оседлать, вновь оказавшись без одежды, изогнуться, сплести их пальцы, и смять в своей челюсти незащищённую, такую красивую, изящно изогнутую шею. Почувствовать чужое запредельное удовольствие, какое могло бы сконцентрироваться твёрдостью в его паху, прокатиться на этой безумной волне, пока рот Зу наполнялся бы сладостью и взаимной жаждой накормить. Ах, блять…
[indent] – Нет! – вопит мальчишка, подскакивая на стуле и заставляя себя упасть на пол, обхватить себя за плечи, впиться в своё запястье зубами, лишь бы не накинуться на того, кто предложил ему помощь. Того, кого он сейчас так безумно хотел оставить в себе навсегда. Нет, нельзя! Он не такой как то, с чем он столкнулся полгода назад, он не имеет ничего общего с тем гадким чудовищем, он человек, он – человек! А люди не жрут других людей!
[indent] – Я не хочу навредить вам!.. – выпуская собственную белёсую плоть изо рта скулит мальчишка, и, ведомый новыми приобретёнными инстинктами, проходится щекой по полу, именно там, где был тонкий кровавый след. И тогда он позволяет себе опуститься ещё ниже – и лизнуть кровавую дорожку самым кончиком языка, трепетно прикрыв тёмные веки, будто сейчас ласкал чей-то детородный орган.
[nick]Xuchilbara Nakeehona[/nick][status]wendigo's bastard[/status][icon]https://64.media.tumblr.com/4e75145f075639940f32f08482ce16ed/dcd6fd6a5e696627-64/s540x810/1425dfdf70c68b76dc98fd7f19e0a1bd32d39383.gif[/icon][lz]<br><center><div class="name a"><a href="ссылка на анкету">Кзучилбара Накихона, 18</a></div> i can never get enough of <a href="https://rockland.rusff.me/profile.php?id=319">you</a></center>[/lz]