Обстановка в театре уже который месяц была крайне мрачной. Вроде бы по карантину наметились какие-то подвижки, они даже афишу составили со строгим указанием того, что заполненность залов должна быть не больше пятидесяти процентов, репетиции проводились чаще, но штат все никак не расширяли, поэтому каждый актер вынужден был учить и прогонять дополнительные партии, что при прежней зарплате выглядело как наглая переработка. Однако пусть зарплата и была старая, но она хотя бы выдавалась стабильно, что не могло не радовать, а потому оттока актеров не было, что после недавних сокращений вообще было очень даже неплохим результатом. Джеймс тоже возмущался, злился, ругался, но уходить из театра не спешил. Рабочих мест и так было не то чтобы много, а работать где-нибудь официантом его совсем не тянуло. В конце концов, он видел себя только на сцене, получил соответствующее образование и не собирался прозябать в другом месте. Да, Джеймса вполне устраивало прозябание в театре, хотя сейчас это было порой совсем уж невыносимо.
Проблема заключалась не столько в напряженном рабочем графике, сколько в расшатанном душевном равновесии Джеймса. Прежде всего, он тяжело переживал расставание с Соджуном, с которым они встречались вот уже несколько лет, играли на одной сцене и даже снимали совместно квартиру. Коллеги по театру вполне себе спокойно относились к тому, что два их актера объявили об отношениях, однако это не помогло Соджуну остаться в труппе. Его уволили под предлогом сокращения, выплатили неплохую сумму, однако это все сильно ударило по самолюбию крайне честолюбивого актера. В итоге Соджун принял решение переехать, разозлился на Джеймса за его нежелание следовать за ним неизвестно куда, что вылилось в оглушительный скандал и расставание. Сейчас Джеймс жил один в съемной квартире, за которую ему совсем скоро нечем будет платить, и придется перебираться или в захолустье, откуда добираться в театр несколько часов, или снова снимать с кем-то жилье на пару. Самым отвратительным моментом во всем этом было то, что буквально через пару недель владелец театра сообщил о слиянии с другой более мелкой театральной труппой и на место Соджуна взяли нового актера. Коэн был просто в бешенстве и именно этот факт и повлиял на то, что он категорически отказывался даже присмотреться к новому партнеру, чтобы постараться с ним подружиться. Спасало Джеймса только то, что он был настоящим профессионалом, а значит не позволял себе никаких выпадов по отношению к партнеру во время репетиций или спектаклей, но это не означало, что они ладили вне сцены.
Вечером в будний день в театре было тихо и пусто. Репетиция закончилась и актеры вполголоса переговаривались, хотя вряд ли большая часть их бесед была про искусство. В тяжелые времена впору думать о том, как заплатить за дом или на что купить подарок ребенку на праздник, чем о том, что массовка не вытягивает свои роли. Джеймс был одинок, подарки никому на Рождество покупать было не нужно - родители будут рады и открытке, а сестра так глубоко пустила корни в Лондоне, что переехав даже адрес никому не оставила. Джеймс, в целом, ее не винил, но порой ловил себя на мысли, что был бы рад звонку. И даже не смотря на то, что в ближайшее время ему не светило никаких крупных трат, он поддерживал разговоры коллег, отвечая ничего не значащими репликами на их беспокойные монологи. Впрочем, репетиций было все больше, новых пьес - тоже, что вселяло надежду на скорый выход из кризиса. Ну или на очередную волну карантинных мероприятий, которая вполне может похоронить театр под обломками былого величия.
- Вы сегодня все как сонные мухи. - Режиссер-постановщик беззлобно усмехнулся, но не предпринял никаких попыток расшевелить участников труппы. Все достаточно устали после бесконечных прогонов, чтобы еще под конец работать в полную силу. В эту субботу должна была состояться громкая премьера, а потому актеры буквально дневали на сцене или зависали где-то с огромными пачками текста.
Коэн сам лениво перебирал листы со своими репликами, понимая, что на сцене в итоге все равно не будет твердо следовать каждой фразе. Наверное, он бы отлично чувствовал себя в театре импровизации, но выбирать не приходилось, так что только и оставалось, что разучивать тесты и раз за разом смотреть в лицо человека, который вызывал в лучшие времена раздражение.

Подпись автора

MAX, THE MURDERER!

Опустошение. Вот, пожалуй, самое правильное слово, которое могло бы охарактеризовать состояние Джеймса. Он был опустошен и раздавлен, хотя изо всех сил старался не признаваться себе в этом, будто бы игнорирование проблемы хоть как-то могло приблизить человека к ее решению. При этом опустошение это не было творческим. Как раз наоборот, он чувствовал в себе желание творить, играть, раз за разом выходить на сцену, но только не в компании человека, выбранного на роль виновника всего того, что сейчас творилось в жизни Коэна. Существовал, конечно, шанс, что он просто нашел себе подходящего козла отпущения, на которого с чистой совестью можно было повесить вина за то, до чего Джеймс довел себя сам. Маттиас мог соглашаться с этим или быть категорически против - никакой существенной разницы в их отношениях это не давало и не могло дать, потому что Коэн на контакт не шел и идти не собирался. Он только старался не переходить той черты, за которой ему вполне могло прилететь от режиссера-постановщика, но в это непростое время все были на взводе, так что ни о каких серьезных проблемах речь не шла.
Во время перерыва в театре становилось беспокойно и шумно - актеры пользовались случаем, чтобы решить какие-то свои личные проблемы, кто-то договаривался по телефону, кто-то просто болтал, а были такие, что даже во время коротких передышек зачитывали слова с листов, выдавливали эмоции и в итоге возвращались на сцену окончательно вымотанные. Вот именно это не нравилось режиссеру, а не то, как два его ведущих актера этой постановки смотрят друг на друга волками. Маттиас дураком не был, это Джеймс успел понять еще при первой встрече, а потому отвечал на агрессию агрессией, что было даже хорошо. Вряд ли бы получалось так красиво ненавидеть человека, который не может даже постоять за себя и лишь кротко опускает глаза. Наверное, для простых обывателей это кажется странным, но даже в накатывающем волнами раздражении в адрес Шейна Коэн умудрялся черпать вдохновение. Довольно болезненное и колючее, но все же самое настоящее.
- В чём, твою мать, твоя проблема? - Чужое дыхание опалило щеку, а уже успевший стать знакомым голос моментально вырвал Джеймса из пофигистичного настроения перерыва, когда можно было спокойно собраться с силами для последнего рывка перед окончанием репетиции.
В чем же его проблема?
- Может, в тебе? - Джеймс положил ладонь на чужое плечо, а затем переместил на заднюю поверхность шеи, со стороны всем могло показаться, что он просто хлопает коллегу по плечу в знак приветствия, но едва ли кто-то в их театре не знал о том, как теплы отношения этих двоих. Самое забавное, что никто не влезал между ними, не рвался помирить двух людей, которые вдруг с чего-то стали врагами, что вполне устраивало Джеймса. Только добрых и положительных парламентеров им тут и не хватало. - Дай-ка подумать...
Разорвать тактильный контакт до того, как его можно будет расценивать как угрожающе долгий. Они много взаимодействовали в новой постановке. Режиссер оказался очень прогрессивным и очень захотел, чтобы все нынешние проблемы и актуальные повестки в его спектакле затрагивались, а потому доставалось всем актерам без исключения. Джеймс и Маттиас должны были стать гвоздем этой постановке, но пока, кажется, они были только гвоздями в подошвах друг друга. Было довольно нелегко на сцене касаться Шейна не так, будто он хочет его придушить, а в перерыве, в принципе, ничего не могло сдерживать Джеймса от проявления искренних чувств, отыгрыша которых так хотел режиссер на сцене.
Он сделал вид, что задумался, запрокидывая голову и даже прижимая к губам указательный палец. Действительно. В чем же его проблема? Может стоило порадоваться, что в их немного начинающий покрываться тиной скуки театр влилась молодая кровь? Ну да. Это ведь настолько охрененно, когда отличных актеров увольняют только для того, чтобы набрать новых. Пожалуй, Джеймс искренне верил в слух о том, что вся эта рокировка произошла не без взяток и знакомств. Доказательств ни у кого не было, но об этой частенько говорили.
- Да, знаешь... Именно в тебе. - Может, вопрос и был риторическим, но Коэн собирался на него ответить, даже если это выльется в очередную ссору. Они с Шейном были одного роста, так что не составляло никаких проблем смотреть прямо ему в глаза, а уж как сдерживать при этом кривую ухмылку.

Подпись автора

MAX, THE MURDERER!